Капитал (сборник)
Шрифт:
Власть Князева в лесу безгранична. Он живой леший. Правда, не помню, чтобы в сказках лешие тысячами кубов продавали бы древесину.
– Сколько же ты супостатов поборол так? – языком эпоса спрашиваю я.
– Ууу! – жмурится Князев.
Какие, вроде, у меня могут быть с ним общие дела? Никаких. Кроме давнишней вражды из-за женщины. Окончательно расправиться надо мной он не мог. Не позволил его собственный кодекс чести, гласящий: топить и привязывать только денег ради.
Я тогда работал с Мариной
Я уже трогал Марину за руку. До большего не доходило, потому что Марина вышла из просоветской семьи, хотя когда СССР пал, ей было семь лет. Так целомудренным октябрёнком она и оставалась, когда я с ней познакомился.
– Марину-то помнишь? – спросил я Князева, совсем как друг.
– А то! – к моей радости улыбнулся он.
Давай-давай, улыбайся. Сталина мне сегодня же и подаришь.
– Я недоноском её называл, – пустился щедро метать я бисер, – недоношенным ангелом. Имея в виду, что она родилась без крыльев. Шутил. Ей нравилось.
– Красивой вы были парой, – одобрил мою откровенность Князев. – Ты на меня зла не держи. Понравилась она мне дюже. Я тебя тогда, вроде, бил раза два.
– Ну вот ты, брат, вспомнил! – бодро соврал я. – Ерунда!
Не ерунда, нет. Год назад Князев поломал меня серьёзно. Рёбра, челюсть, нос – ещё ничего. Он мне счастье сломал. Марина отвернулась от меня, получающего минималку. Но и на Князева её долго не хватило. Испугалась она палача и пьяницу. Остался он с неутешным зудом в штанах.
– Да, кто старое помянет… – сказал он и похлопал меня по плечу.
На том проклятом празднике я и увидел Сталина. Редчайшая вещь! А из школы вслед затем я ушёл. Думал, найду место лучше, и до сих пор мыкаюсь. Никто не знает, что я даже чермет сдаю, чтобы прокормиться. Помоишник.
Что хорошо, это то, что не вспоминаю Марину. Не вижу, не брежу. На душе спокойно. Может быть, она уже нашла того, кто и с деньгами, и добрый. Дай бог!
Выбрались мы с Князевым из бурелома, где грибам не место. Осталось перейти поле, за которым шумел березняк. Там-то белых ого!
– Что-то тяжко мне, – вздохнул Князев и сел на перевёрнутое ведро.
Он развязал рюкзак, и появилась она, родная. Водка.
– Всё-таки я прихватил, – застенчиво пояснил Князев и протянул мне налитую на треть крышку от термоса.
– За грибы! – с готовностью взял я крышку.
Потом без тоста выпил он и спросил:
– А на черта ты меня вытащил? Я уж и забыл, что ты есть.
– Честно?
– Попробуй обмани, если смелый.
Князев посмотрел кровавыми глазами, и улыбаться мне стало труднее.
– Если честно, то так и быть! Хочу выманить
– На кой он тебе упёрся?
– Коллекционирую.
– Вон что! Поклоняешься Сталину?
– Честно? Да! – говорю я и жду, замерев.
– Правильно. Хороший был правитель. Гнид давил. Сейчас бы его.
– И я про то! – спешу поддержать удачную ноту. – Если б не он…
– Ладно! – перебил меня Князев. – Вернёмся назад, заберёшь.
– Ооо! – я приложил к груди руки. – Спасибо заранее!
– Ладно, ладно, – смутился Князев и налил ещё.
Я принимаю водку двумя руками и любуюсь на Князева. В нём здоровья на пять человек. Слышал, что в городе ещё не нашлось того, кто поборол бы его на руках. Также в городе почти никто не знает, что он мент. Спроси любого: кто такой Князев? Скажут, что бандит. Да и в отделе, где он числится, его не видят. Выгнать не могут, он всегда на больничных.
– За тебя! – поднимаю я над собой кубок. – С такими Россия не пропадёт!
Мне не стыдно. После пристыжу себя. Сегодня, главное, бюст.
Благосклонно выслушав мою здравицу, Князев сказал:
– А Маринку-то твою я выеб. И в сраку, и всяко.
Он ожёг меня своим адским взглядом и добавил:
– А потом утопил.
За грибами с Князевым я ходил девятого августа. Сегодня двадцатое. Сентябрь. Сам на себя удивляюсь, как хватило сил привязать его к дереву.
С Новым годом!
1.
Открылась в груди невидимая форточка, и зимний ветер полощет через неё диафрагму, сквозит в ушах, несётся смехом изо рта. Глаза мои светятся, иначе бы я не видел Аню так ярко.
Аня тоже хохочет.
Зубы у неё белые, как у негра. В глазах новогодние огоньки. Зелёные, синие, красные.
Мы сбежали от милиции, а идти некуда. Стоим в чужом дворе под кособокой ёлкой, любуемся друг другом.
Возвращались мы сегодня с учёбы на вечернем поезде, пили шампанское и всяко обзывали декана. Додуматься принимать зачёт 31 декабря! Картавый дьявол, от его голоса звенят стены и урчит в животе. Для чего одному человеку столько ума? Ну не станешь же как-то по-особенному чистить зубы, шнуровать ботинки или жевать винегрет. Человек, он и есть человек, не важно, декан или я. Странно.
Конечно, мы получили право на шампанское, хотя бы и с сухариками. Я извёлся до последнего. Приходилось курить Анины тонкие сигареты, которые – то же самое, что тянуть через трубочку из пустого стакана.
Нам понадобилось отъездить вместе половину первого курса, чтобы вдруг открыть: мы красивые.
От станции к станции наша обоюдная симпатия всё более материализовалась. То Аня хлопнет меня по коленке, будто ей стало больно от смеха. То я поглажу её по бедру, будто разбираюсь в джинсах и оцениваю качество.