Капойо
Шрифт:
– Ну что, стало получше?
– Немного.
– Гели, можно, я задам тебе вопрос, который может смутить тебя? Ты можешь не отвечать, если не хочешь.
– Я попробую. Задавай, - осторожно сказала Гелиэр.
– Что... что тебе вообще известно про брак? Я имею в виду, после свадьбы. К слову, я так до сих пор и не знаю, как у вас празднуют свадьбу.
– Невесту закутывают в расшитое покрывало и оплакивают, потому что она умирает для рода, а потом муж её забирает. Он увозит её в свой дом, и там её встречают. Он вносит её через
Аяна помолчала.
– Оплакивают?
Гелиэр кивнула.
– Да. Она умирает для рода, я же говорю. Знаешь, а это твоё зелье и правда помогает. Даже лучше, чем пиявки. У меня прямо в груди перестало печь.
– А как пиявки помогают-то?
– Убирают дурную кровь, - сказала Гелиэр.
– Ты и этого не знала?
– Теперь буду знать. Гели, так что дальше? Вот он переносит её через порог, а дальше? Тебе об этом кто-то рассказывал?
Гели помрачнела.
– Да. Дэска Оринда.
Она замолчала, мрачнея ещё больше. Какие-то тревожные мысли явно терзали её.
– Ладно. Я не буду тебя мучить. Вижу, тебе тяжело, - сказала со вздохом Аяна.
– Давай тогда поговорим на другую тему. Например...
– Он мучает её. Он приходит и мучает жену. Терзает. И она должна терпеть, чтобы очистить свою совесть и родить наследника. Она должна терпеливо выносить всё, что бы муж ни делал. И только после его ухода она может поплакать.
Аяна оцепенела. Лицо Гелиэр было таким, что ей захотелось кричать. В носу защипало. Кир Эрке хотел выдать её замуж осенью. Она знала это и покорно ждала, а её упаковывали в дорогие платья и водили, как кобылку по торгу, и она думала...
– Это неправда, - твёрдо сказала Аяна.
– Гелиэр, это неправда.
Тишина была невыносимой. Аяна ждала чего угодно, но не этой долгой, страшной тишины, в которой слова Гелиэр прозвучали так обречённо.
– Это правда, Аяна. Рида сказала, что муж Айлери мучает её.
У Аяны в ушах зашумело. Она не хотела верить. Не хотела.
– Я даже не знала, что она замужем. Она не поправляла, когда я называла её кирьей.
– Она не говорит об этом. Она даже с Ридой об этом не говорит. Она вообще мало говорит с кем бы то ни было. Она боится его. Он страшный. Её сначала сосватали в Тайкете, но что-то сорвалось, и её привезли в Ордалл.
Аяна потрясённо молчала. Айлери, нежная, скромная, полная достоинства... Как? Как?!
– Она рада, что он в постоянных разъездах. Он приезжал на один день в конце апреля, и как раз в тот день Рида только пришла в их дом. Она сказала, что никогда не видела никого в таком отчаянии и ужасе, в каком была Айлери. Рида говорит, она потом весь день рыдала. Мы с Ридой смеялись и вспоминали разное, но иногда разговор поворачивает на это, и мы...
Кир, который требует, чтобы прислуга исчезала с его глаз, когда он проходит по дому... Аяну тогда так это возмутило. И вот оказывается, что это были ещё цветочки...
Аяне было нестерпимо горько.
–
– Знаешь, ведь может быть и по-другому.
На миг, всего на один краткий миг при этих словах она вспомнила, как Конда терзал её, и как она мучилась и горела в ожидании его прихода, и чуть не застонала. Стамэ! Нельзя. Она стиснула кулак, будто сжимая в нём эти мысли, и выдохнула.
– Понимаешь, бывает, что тебе в мужья достаётся тот, на кого ты бы хотела смотреть. Тот, кто относится к тебе по-доброму и не станет делать ничего, ничегошеньки из того, что тебе приходилось бы терпеть. Разве это мучение – смотреть на того, на кого тебе хочется смотреть?
Она старалась говорить так, чтобы не вогнать Гелиэр в краску, но та всё равно явно смущалась.
– Н...нет, - с сомнением сказала Гелиэр.
– Скорее наоборот. Но... Но как же тогда... Как же тогда очищать свою совесть? Ведь терпение...
Аяна фыркнула, нырнула под кровать и молча помахала перед Гелиэр своими серыми туфельками, бурыми внутри от крови.
– По мне, одного этого уже хватит на три жизни, Гели, если нарушать по десять заповедей добра и совести ежемесячно! Ну а если ещё добавить к ним шнуровку твоего платья...
26. Драная плешивая крыса
Аяна сидела за столом на большой кухне Иллиры и кормила Кимата. За окном лил дождь и порывами налетал на удивление стылый ветер.
– Как ты поедешь в такую погоду? Тебе надо было остаться ночевать там, Аяна, - с сожалением сказала Иллира.
– И лишиться выходного с Кимо? Ничего страшного, даже если и намокну. Я накину плащ.
– Я могу попросить у соседей повозку и отвезти тебя, накрыв плащами, - предложил Черилл.
– Ты про ту одноместную, которая всем ветрам открыта? Черилл, да ты шутишь.
– Ну, в общем, не шутил, но идея и правда так себе. Да и нога у меня болит из-за дождя.
– Давай я намажу тебе той мазью и замотаю, Чери.
– забеспокоилась Иллира.
– Доедай и пойдём наверх. Вряд ли днём будет много народа. Меня клонит в сон из-за этой погоды и болит спина. Вот же мы с тобой ввязались на старости лет в такое, да?
– Да уж. Только не называй себя старой. Ты совсем ещё юная, Илли. Это я староват для тебя.
– Я пойду подремлю. Сил совсем нет. Что же дальше будет, интересно? С Верделлом я что-то не помню такого.
– Тебе было восемнадцать, Илли. Конечно, ты не помнишь. Иди, отдохни. Я тоже приду. Парни вроде справляются.
Иллира убрала тарелку в лохань с мыльной водой, закуталась в плащ, вышла и поднялась, охая, по лестнице наверх. Черилл сидел, попивая тёплый ачте с молоком и сиропом, и смотрел на Кимата.
Аяна вытерла сыну щёки и отобрала, наконец, ложку.
– Всё, иди, играй, - сказала она, вручая ему такую же, но чистую.
– Только не ковыряй ничего из кадушек и ящиков, понял?