Капойо
Шрифт:
Он погрозил ей пальцем, улыбнулся и ушёл в угол кухни, где лежал деревянный шарик.
Аяна встала и помыла посуду в лохани, оборачиваясь временами на сына.
– Я скажу, если он опять туда полезет, - сказал Черилл.
– Да. Только Иллире не говори, что он по столу ходил.
– Не буду. Не хочу её волновать.
Аяна закончила с мытьём посуды и села за стол рядом с ним, глядя, как Кимат играет с задвижкой на двери шкафчика.
– Верделлу будет восемнадцать через полторы недели. Он опять встретит свой праздник
– Да. Иллира тоскует по нему. Я каждый день корю себя за то, что в такой неудачный момент потратил всё на вторую лавку, да ещё и взял ссуду.
– Черилл, ты не мог знать. Никто не мог знать. Всё получилось так внезапно.
– Жизнь – череда внезапностей, Аяна. Всё меняется слишком быстро. В молодости ты пытаешься успеть за всем, но чем старше становишься, тем сильнее становится и желание сесть на берегу и просто смотреть, что проносит мимо тебя течение реки.
– Но ты купил вторую лавку. Это не похоже на сидение на берегу реки.
– Да. Я решил обезопасить Иллиру и ребёнка. У неё будет доход. Я написал на неё доверенное завещание и заверил в ратуше, всё уточнив у правоведа. Если со мной что-то случится, она сможет продолжить вести дело от моего имени, не участвуя в этих подозрительных и непонятных сделках с подставными мужьями и братьями. Знаешь, говорят, там много лазеек в законе, но это такое тёмное дело... Разобраться - всей жизни не хватит. Да нам это и не было нужно, я заплатил формальный выкуп отцу за Илли, и мы сразу поженились. Жизнь проходит быстро, и не хочется терять ни минуты. Ну, я пошёл.
– Я помою за тобой.
– Спасибо.
Аяна вымыла его кружку, думая о Верделле и Лойке. Как бы они ни пыталась откладывать эти мысли, они всё равно постоянно настигали её, и так же, как в Орте, в той хорошей комнате под замком у господина Тави, у неё начинало жечь в груди и леденели губы.
– Кимо!
– Она подхватила его на руки и поцеловала.
– Пойдём-ка с тобой поиграем в комнате!
Она вытряхнула капли из чашки, поставила её кверху дном на большую полку с посудой, поверх полотенца, и, покачивая Кимата на бедре, ушла в свою комнату.
Дождь косо стегал стену, шурша струями по штукатурке, и порывы ветра взмётывали густые перистые листья папоротников, мокрые, склонённые на фоне серого неба. Кимат забрался на свою кроватку у двери и глядел, как крупные капли воды падают на стекло и стекают на откос.
Аяна села на кровать. Дождь заставлял болеть не только сломанную много лет назад ногу Черилла, он каким-то образом начинал беспокоить и все её шрамы, не видимые глазу, и смывал, потоками сносил всё, чем она пыталась прикрыть саднящие отметины на своей памяти.
Кимат слез с кроватки и пытался вытащить из-под неё какую-то игрушку.
– Мама, ашатка.
Аяна замерла.
– Что, Кимо? Что ты сказал?
– Мама, ашатка, - сказал он, пятясь на четвереньках из-под кровати с бархатной лошадкой в руках.
Она
– Почему же ты молчишь?
– чуть не плакала она.
– Я же знала, что ты умеешь говорить. А ну-ка, скажи ещё - «Лошадка»!
– Ашатка. Го го.
Она кружила его по комнате, целуя, пока у неё не закружилась голова.
– Так ты просто неразговорчивый, - сказала Аяна, отпустив его и падая на кровать.
– Ты умный, но предпочитаешь помалкивать, да? Да?
Кимат серьёзно посмотрел на неё и кивнул, забираясь на её кровать, к подушке, и это простое маленькое движение вызвало у Аяны прилив нежности. Она схватила себя за щёки и сидела, глупо улыбаясь, глядя, как Кимат играет на кровати и слушая, как Раталл торопливо пробегает по лестнице мимо миски Ишке, полной дождевой воды.
Краем глаза она заметила какое-то движение и повернулась к открывающейся двери.
– Что, Иллира?
На пороге стоял Раталл и с ненавистью глядел на неё.
– Ну что, довольна?
– с неприязнью на лице сказал он. С его плаща капала вода.
– Радуешься, небось?
Аяна встала, не понимая, что происходит.
– Раталл, что ты говоришь?
Он резко вскинул руку в сторону окна, по которому стекали капли.
– Из-за тебя я каждый чёртов день как клятый таскаюсь по этой лестнице. Если ты всё равно приходишь только спать, на кой чёрт тебе светлая комната внизу? Ну и жила бы там, наверху!
– злобно сказал он, и с рукава падали капли.
– Мне приходится корячиться на мокрых ступенях, пока ты сидишь тут, как креа Аселлит в своих покоях, и радуешься!
– Раталл, у меня маленький ребёнок. Ему нужен свет и свежий воздух, - сказала Аяна, начиная сильно беспокоиться.
– Он не может жить в той комнате. Зачем ты пришёл ко мне? Обсуди это с Чериллом!
– Да плевать мне, что ему там нужно, - злобно воскликнул Раталл..
– Сам-то он кому больно нужен! То-то его отец прямо горит желанием его забрать! Пусть он и заботится! Я-то почему должен жилы рвать из-за чьих-то чужих выродков? Ещё и прикормила эту коричневую, драную плешивую крысу, специально же мне миску под ноги сунула, чтоб я запинался, да?!
Аяна стояла, как будто оплёванная его мерзкими, скверными, лживыми словами. Она просто не понимала, почему Раталл сказал их ей. Она покосилась на Кимата, который сидел на кровати, уставившись на Раталла, и всё внутри неё начало превращаться в большую серую скалу вроде тех, из которых был вырезан замок крейта.
Воздух вокруг неё слегка покраснел.
– Если ты ещё хоть слово скажешь о моём сыне, или хоть раз в жизни откроешь дверь этой комнаты, - сказала она, и слова её падали, как камни, отбитые от этой скалы древним резчиком, - Если ты сделаешь хоть шаг внутрь, не спросив моего разрешения и не сказав того, что принято говорить в таком случае, я расскажу Чериллу об этом. Ты пожалеешь.