Кареглазка и чудовища
Шрифт:
Ерёмин насилу вскарабкался вверх по склону. Было холодно… или это его тело холодело? Он слишком быстро терял кровь. Какого хрена он поперся вниз? Черт, черт, черт!
Когда он вылез, то изо всех сил понесся к будке — словно за ним гнались все чудовища мира. Внутри была аптечка, пылали дрова в печке, пахло ароматное кофе. Быстрее, быстрее! Почему ноги ватные? Быстрее же! Тяжелая дверь как будто не хотела его впускать, но, в конце концов, сдалась — и Ерёмин плюхнулся на бурый диван. Рация лежала рядом — он включил, но там было глухо. Он пробовал еще раз, и еще —
Ерёмин решил обождать с рацией, и снял рубашку, запекшуюся в крови. На руке действительно был отодран небольшой шмат мяса. Ругаясь и вопя от боли, он облил кровоточащую рану спиртом, и забинтовал.
Кисть почернела, но он этого уже не видел — ему было плохо, перед глазами затуманилось. Нет-нет, я так молод, мне еще рано умирать! — подумал он и, облокотившись о стены, с трудом выбрался наружу. Вдалеке слабо светилось окошко на гидроэлектростанции. Там были люди, обслуживающий персонал. У них должна быть связь. Они вызовут медиков. Они помогут!
Пошатываясь и кряхтя, Ерёмин поплелся по узкой дорожке, периодически падая, но всегда — всегда поднимаясь. Он хотел жить.
****
Когда пришла Елена Ивановна, Керезора лишь равнодушно кивнул ей, и снова погрузился в свои мысли. Конечно, появление Крыловой было логичным — она всегда приходила раньше всех, а поиски Ковчега вообще приковали все ее внимание. И в то же время, он не ожидал, что она заявится после произошедшего ночью.
— Мне нужен ваш совет, — сказала девушка, присев напротив.
Он нехотя взглянул на нее. Елена Ивановна вызывала у него симпатию — как человек, и как ученый. Он не должен поддаваться эмоциям, но глядя на нее, иногда он все же сожалел о судьбе человечества. Были среди людей и достойные представители: красивые, умные, добрые и честные. Но, Божья воля известна, и назад пути не было. Все должны умереть.
— Как я могу помочь? — спросил он.
— Мне нужно найти надежных людей, которые могли бы отвезти меня на север.
Иммунолог задумался. Пальцы нервно переплетались между собой и снова разъединялись, причем быстро и хаотично.
— Без шансов. Это самоубийство, — наконец ответил он.
— У меня нет другого выхода, — девушка устало убрала волосы со лба, на котором красовался фиолетовый синяк. — Горин ненавидит меня. Считает, что его предала. Вы же знаете, насколько он злопамятный и жестокий. Ведь это он приказал Сидорову изнасиловать меня.
С минуту они молчали — Александр Борисович обдумывал новую информацию.
— Все равно — нельзя так, — сказал он. — На машине ты не доберешься в Колонии. Только на самолете, которого у нас нет. Или на вертолете — с запасом топлива. То есть, нужен человек, умеющий летать. Я даже не знаю. Вряд ли мы такого найдем.
— Я здесь не останусь! — заявила Крылова, и сжала опухшие губы.
— Если Горин действительно перешел красную линию, побег будет самоубийством. И, скорее всего, эта идея раскроется еще в процессе подготовки. Нас просто предадут. Мы же не знаем, кому верить, а это значит, что лучше — вообще никому.
Неожиданно
— Спутниковый телефон мог бы стать выходом, — задумчиво протянул Керезора, — связаться с диспетчером, попросить эвакуацию…
— Телефон лежит у Горина в сейфе. А в долине гасятся все радиосигналы, — несколько нетерпеливо оборвала его девушка.
— Да, — согласился он. — Но наши гости — девица с чернокожим — имели при себе спутниковый телефон. Насколько я знаю, он был изъят, и помещен на склад. Вот если бы удалось заполучить его, и выехать за пределы долины… как думаешь?
Ученая кивнула, покраснев от возбуждения. Это будет сложно, но как вариант…
Керезора, естественно, не объяснял, откуда он знает о вещах Диты и Томаса. Вчера он посетил склад и внимательно изучил все, что у них было изъято, в том числе, штурмовой револьвер.
Лена встала, чтоб уйти, а затем удивленно спросила, куда подевался Валера. Иммунолог пожал плечами — кто знает, может, там же, где и Менаев? Она покраснела, и ушла, а Керезора снова задумался. Сегодня он обязательно прижмет Афродиту, и узнает, что они задумали. Уже много лет оперативная деятельность в Илионе могла проводиться только под контролем Буревестника. Очень осторожно, аккуратно и точечно. Нельзя гадить там, где живешь.
****
Когда Крылова подъехала к складу на старенькой белой «Ниве», солнце только что перевалило через зенит, и светило ярко-ярко, совсем по-весеннему — такого не было последние четыре года. Поправив волосы, она улыбнулась солдатику на входе, и свернула к камере хранения. За большой амбарной дверью сидел немолодой толстощекий мужичок, у которого на лице было написано, что он чертовски устал от этой паскудной жизни, и от этой монотонной работы. Увидев девушку, он еще больше скривился. Даже длинные ноги и короткая юбка не произвели никакого впечатления — возможно, что женщины его уже не интересовали.
— Добрый день! — приветливо поздоровалась ученая. — Я за вещами.
— Не сильно он и добрый, — едва понятно пробормотал толстяк. В камеру хранения редко кто наведывался, а потому, как часто бывает у неперетружденных людей, каптерщик крайне отрицательно относился к любым посещениям, которые заставляли его подниматься со старого продавленного кресла.
— Что за вещи? — спросил он, просто потому, что так полагалось. Но мысленно, наверняка, уже несколько раз послал эту фифу куда подальше.
— Мне нужны вещи задержанных с Рудников, — сообщила Лена. — Там есть оборудование, которое необходимо мне в лаборатории.
Каптерщик пригляделся, а затем кивнул, очевидно, поняв, что она из Логоса, и уставился на ряды стеллажей, соображая, где могут лежать эти вещи. При этом его лицо приобрело еще более кислый вид.
— Почему сразу себе не забрали? — он недовольно закряхтел, вынужденный все-таки покинуть кресло. — Полковник разрешил?
— Разрешил, — ответила Крылова, направляясь за каптерщиком. — Я вообще-то его жена!