Кареглазка и чудовища
Шрифт:
Признаюсь, брюнетка здорово пугала — она кричала как резанная, и я даже подумал, что ей больно. Но, извиваясь в экстазе, она так и не остановила меня.
****
Это видение — из тех, что стали посещать его после магистерского паровоза. И сейчас это было явной галлюцинацией — Гермес не видел странных персонажей из мира Апейрона, не прятался в зиккуратах, и не обитал на склонах цветущих полей Этернум. Он стал другим существом. Нечто проникло в разум, и на время секса воспламенило нейроны новыми образами: визуальными, тактильными, ментальными. Дух, пытающийся вселиться в разум, получал сумасшедшее удовольствие
Казалось, еще чуть-чуть, и она смогла бы познакомиться — ЧЕРТ ПОБЕРИ, ОН! — с высшим удовольствием в жизни каждой женщины. Говорят, что это не идет ни в какое сравнение с мужскими ощущениями.
Несмотря на экстаз, было больно — Гермес чувствовал себя девственницей, только и того, что кровью простыню не заливал. Ведь он уже несколько дней не пользовался расширителями вагины. Или эти проклятые язвочки появились уже и внутри?! Он ощутил спазмы, сопроводившие выброс в него горячей массы.
— Ты что, сделал это в меня?
Гермес был удивлен. Как и выродок, вдруг протрезвевший и пытающийся понять, что произошло. Они так и застыли, как кобель с сукой после вязки. Из ступора их вывел крик: в дверях стояла Крылова, и она была взбешена — на щеках пылал огненный румянец, глаза сверкали лазерами.
— Да ты издеваешься?! Козел! — Елена Ивановна не простояла в комнате и двух минут. И судя по шуму удаляющихся шагов, она бежала.
Менаев растерялся. А затем выматерился, и побежал вслед за ученой. А за ним — и собака. Гермес ухмыльнулся, натягивая лосины — проблема разрешилась сама собой. Убийство выродка с собакой могло быть слишком быстро замечено. И чересчур рано вызвало бы вопросы. Теперь же он мог забрать сумку с вещами Мчатряна, а Томас мог пристроить зараженного Антонова где-то в укромном местечке. Все шло по плану.
****
Крылова, конечно, не ожидала стать свидетельницей такого. Кровь в голове стучала сильно и ритмично, словно размеренные удары молота: «я найду себе намного лучше, я найду себе совсем другую»… Но, уж лучше так, чем продолжать смотреть на мир в розовых очках. Хотя она и не страдала от иллюзий, для нее Гришина измена стала ударом. Она на него рассчитывала — почему-то. Как она могла снова довериться кому-то, а тем более — ему!?
Она стояла перед тяжелым выбором, как поступить, а впереди определенно ждали трудности — она это понимала. После произошедшего девушка не хотела оставаться в Илионе. Только нужно было решить — временно оставить Милану здесь, а самой отправиться за Ковчегом, а потом — вернуться за ней и уехать на север? Или сразу сбежать с дочерью на север, а потом уже в Биоген? Что решит Менаев — над этим вопросом она тоже думала, до того, как увидела его с Афродитой.
Он догнал ее уже тогда, когда она вышла из здания. Одинокий фонарь у скамьи с трудом рассеивал темень безлунной ночи. Здесь было опасно демонстрировать свои запретные чувства, но Гриша схватил ее, и не отпускал. Не давал ступить и шагу.
— Оставь меня, — процедила она. — Мне противно быть с тобой. И от тебя разит спиртом за версту. Уйди — и забудь обо мне навсегда.
— Не надо, — шептал он, кутаясь в золото ее волос. — Прости меня. Прости… я не знаю,
Она попыталась вырваться, но Менаев перекрутился, оказавшись к ней лицом к лицу.
— Это было несерьезно. Так… пьяное приключение, — продолжал он, целуя ее.
Крылова отворачивалась и уклонялась, а он целовал шею, лоб, щеки, пытаясь пробраться к губам. Вдруг ему это удалось, и его рот впился в ее губы. Это длилось секунд пять — пока девушка не укусила его.
— Отвали! Отстань! Я не хочу тебя видеть! Козел!
Она вырвалась и побежала прочь, а он застыл, прижав окровавленную губу ладонью.
Уже через пять минут ученая вбежала в домик Бергман, проклиная себя за глупость. Она отдавала все свои силы, любовь, время — этим гориным и менаевым, боролась за выживание человечества — ЗАЧЕМ?! Разве это самое важное? Завтра она заберет дочь и исчезнет отсюда. Уже завтра… Конечно, она не догадывалась, что произойдет завтра — она даже не знала, какой ад ее ждет сегодня…
****
Когда Сидоров пришел в штаб, полковник уже наклюкался. Непослушное тело развалилось в кресле, правая нога была заброшена на подлокотник, на журнальном столике и под ним расположились пустые бутылки в стоячем и лежачем положении. Опустошенным выглядел и сам Босс.
— Степа, Степа… — бормотал он, пуская слюну по подбородку. — Как я их ненавижу. КАК Я НЕНАВИЖУ ЕЕ!
— Что случилось, Илья Андреевич? — лейтенант был искренне озабочен состоянием командира. Горину нельзя было пить — он слетал с катушек.
— Ты должен кое-что сделать, — и мутные глаза с трудом сфокусировались на Сидорове. — Нужно наказать ее. Проучить.
— Кого? Елену Ивановну? — Сидорову никогда она не нравилась, но настроение полковника могло быстро измениться.
— ДА! — голос Горина приобрел былой оттенок грозной уверенности. — Она предала меня. Я сам видел, как они под фонарем с выродком… сам знаешь, — закончил он.
Босс вздохнул, и отвратительный пузырь под ноздрей лопнул.
— Лена-Лена… сука ты и дрянь… Шлюха! — заголосил он. — Я ведь защитил тебя, вытащил из дерьма в Трилистнике. Хотел нормальную семью…
Он снова увидел Сидорова, и вспомнил, зачем вызвал его.
— Возьми пацанов — тех, кому доверяешь, и проучите ее. Чтоб шалаве мало не казалось… все вместе, или поочередно. И выродка не забудь — мразь решила, что может забрать у меня, что захочет… мою жену, мои цветы… Степа, отбейте его в филе, — полковник потянулся к столу, перебирая бутылку одну за другой. — И скажи, пусть принесут еще. В горле сухо. Ясно? Понял? Бля, че стоишь тут до сих пор?!
Сидоров кивнул и вышел. Яснее некуда. Ученая с выродком заслужили наказание. А Босс заслуживал возмездия.
****
В нос ударил резкий запах пота. Нехотя открыв глаза, я увидел козлиную эспаньолку, а затем и самого сержанта Кузьму. Он схватил меня за плечи и сотряс, пытаясь разбудить. Гад влепил пощечину, и я мгновенно проснулся.
— Что тебе нужно? Какого черта? — я пытался вернуть себе ориентацию в пространстве.
— Встань, говноед! Лейтенант вызывает!
Он бросил мне штаны, а я потянулся к часам на тумбе, и глянул время. Цербер виновато выглядывал из-под стола, ведь это он допустил кретина к хозяину. Хрен с тобой, пес — я всегда знал, что могу рассчитывать только на себя.