Кармен и Бенкендорф
Шрифт:
– Комплименты для жены оставь, - Анна режет меня взглядом.
– Ты хочешь, чтобы я рассказал о жене?
– воспринимаю ее фразу как намек.
– Нет, я и так знаю. Жена покладистая блондинка, педагог или медик. Ребенок детсадовского возраста - конечно, одаренный. Квартиры нет. Денег не хватает. Быт заел. Обоим хочется чего-то другого, но никто не знает чего. Жизнь медленно движется к своей конечной цели, то есть к смерти.
– Что ты с этой смертью заладила сегодня?
– я вытаскиваю из кармана сигареты.
–
– Что? Запах смерти, разлитый в воздухе, как вино?
– Это у меня был приступ изящной словесности. Но суть остается, - Анна закуривает.
– Настроение сегодня какое-то "смертельное".
– Типун тебе на язык, - я достаю банку кофе и наливаю в стаканы кипяток.
– Кстати, у тебя презервативы есть? А то я СПИДа боюсь. Не хочется умирать от любви.
– Есть. И боюсь я не меньше тебя. Группа риска, - и снова, запрокинув голову, пускает кольца дыма в потолок.
– Анна - это псевдоним, или твое настоящее имя?
– Настоящее. Кличка у меня - Кармен.
– Это что, из-за черно-красного прикида?
– Из-за этого тоже.
– Плюс яркая внешность - а еще что?..
– Ты задаешь слишком много вопросов, - холодный, пронизывающий взгляд Анны мне неприятен.
– Ничего удивительного. На то я и журналист, - поспешно отхлебываю кофе и обжигаюсь.
– Давай для разнообразия сделаем так: я буду задавать вопросы, а ты отвечать и, по возможности, искренне, - в глазах ее вспыхивает неожиданный интерес.
– Это любопытно. Но есть нюанс. Я арендовал тебя...
– говорю, кусая губы, - ...на час. Время идет. Я ничего не успею.
– Ладно, успеешь, - вздыхает Анна и улыбается краем ярко накрашенного рта.
– Я сделала недельную норму и никуда не тороплюсь.
– Ну, а я тем более не спешу. Завтра воскресенье, - я намеренно пропускаю фразу "сделала норму", чтобы не усиливать неприятное чувство.
– Итак, поехали, - Анна берет длинными пальцами стакан с кофе и отпечатывает на его ободке губную помаду.
– Насчет твоей семьи - угадала?
– В общем, - киваю, - да. Но есть небольшое уточнение. Мы с женой разбежались. И еще...
– я набираюсь мужества и выдаю постыдную правду: Я, видимо, никогда не любил свою жену.
– О-ля-ля!
– Анна демонстративно цокает ухоженными ногтями по темной полировке стола.
– Неожиданное заявление. Не думала, что ты настолько расчетлив и корыстолюбив... Наверняка, тесть - генерал?
– Нет. Никакой меркантильности в выборе не было, - я ныряю в свое мутное прошлое.
– Тесть у меня обычный, каких сотни, без существенных для меня связей.
– Что же тогда подвигло тебя на женитьбу, если это, конечно, не банальная внеплановая беременность боевой подруги?
– Я когда-то сильно любил женщину. Она была замужем. Я любил долго, несколько лет.
– И ты четко выполнил указание начальства, - Анна зло ухмыляется.
– Зачем же так, - я прихлебываю кофе и опять обжигаюсь.
– Просто понял, что больше никого полюбить не смогу. А годы, действительно, идут...
– Что-то есть бабье в твоих стенаниях...
– кривится Анна и тушит сигарету в пепельнице.
– Ну, баба - тоже человек, - пытаюсь я острить.
– И ничто человеческое тебе не чуждо, - обрезает Анна и снова берется за стакан.
– В общем, да. И вообще, почему я должен скрывать нормальные человеческие чувства?
– Я начинаю злиться.
– Я достаточно силен, чтобы не стесняться своих слабостей.
– Ух ты, - подначивает меня гостья.
– Да!
– я вскакиваю с кровати, делаю шаг к окну и резко сдвигаю штору в сторону.
– Вот шел сейчас по улице - снег падает, в крови коньяк бродит, красота вокруг... А я иду, пою и думаю: влюбиться бы в кого-нибудь! Так, чтоб от бессонницы простыню на себя наворачивать и плакать в подушку, чтоб нервы - в струну и сердце надрывалось. Как десять лет назад...
– Слушай, классная у тебя служба!
– теперь уже заводится Анна. Солдаты и офицеры в окопах околевают, а пьяный майор шляется по городу и от скуки любви ищет! И нашел, - со стуком ставит стакан на стол.
– За двадцать баксов.
– Да ладно тебе, - подрубленный под корень, отхожу от окна и падаю на кровать.
– Все у меня было: и окопы, и ранение, и медали, и даже орден... Я здесь, в Доме правительства, две недели всего. А до этого по траншеям да землянкам кочевал. Вот в этих самых туфлях и "пьяных" брюках с кантом...
– Что же ты полевую форму не взял, раз на войну ехал?
– глаза Анны неожиданно теплеют.
– Ты, блин, как старшина на строевом смотре. В чем был в редакции, в том и полетел. Команду дали: "борт" ждет, - я в самолет и сюда. А тут месиво кровавое - очередное "усмирение горцев". Не до смотрин: кто в камуфляже, а кто при параде...
Повисает неловкая пауза. Я достаю сигарету из пачки на столе и закуриваю, глядя в окно: редкие уличные фонари подсвечивают тихий снегопад.
– Ладно, не сердись, - Анна пересаживается ко мне на кровать, кладет ладонь на мою трясущуюся руку и терпеливо ждет, пока я успокоюсь.
– Так ты здесь уже месяц?
– Да. Послезавтра, в понедельник, должен приехать кто-то на смену. А я двину домой, где ждет меня холодная постель, пьяные соседи и в душе - сама понимаешь...
– А куда тебя ранило?