Кармен и Бенкендорф
Шрифт:
– Товарищ майор!
– четко и грозно произносит дед.
– Я генерал-лейтенант Соломин, представитель федерального правительства на Северном Кавказе. Если Вы немедленно отсюда не уберетесь, я вызову комендатуру и ОМОН... Шагом марш отсюда!
– и щеки старика наливаются багрянцем.
У Олега стекленеют глаза и дергается скула. Он вот-вот прыгнет на Соломина.
Но тут вваливается с веником Зульфия Тимуровна.
– Вот, Виктор Алексеевич, - пыхтит она устало, - набедокурил тут ваш кадр, -
Дежурная со своим веником разряжает атмосферу. Взгляд рыжего юриста неожиданно проясняется. Дед переводит дух и вытирает платком взмокший лоб.
– Уходите отсюда!
– говорит он сдержанно и в упор смотрит на Олега. Не то я вас арестую.
Прокуратор резко поворачивается и исчезает.
– Этот тоже все никак не угомонится, - ворчит Зульфия Тимуровна, проводив взглядом Олега. И переключается на меня: - Андрей всегда тихий был, претензий никаких. А сегодня как с цепи сорвался...
Дежурная смотрит на Соломина, дожидаясь его реакции.
– Ну, не все ж ментам куролесить, - профессионально парирует Соломин упрек в адрес своих людей.
– И наши ребята кое на что способны.
– Это все пьянство да распущенность, - обиженно поджимает губы дежурная и с укором смотрит на невозмутимую Кармен.
– Разберемся, - холодно говорит Соломин дежурной, давая понять, что разговор закончен.
– Хорошо, хоть никого не убили и ничего не поломали, - ворчит женщина, аккуратно прикрывая за собой дверь.
– Действительно хорошо, - соглашается дед, озирая "поле боя".
Я беру веник, оставленный дежурной у стены и в нерешительности замираю посреди комнаты.
– Ребята, вы здесь по-быстрому уберите и заходите ко мне, - почти приказным тоном приглашает Соломин и, обернувшись от двери, добавляет, уже с другими нотками в голосе: - И бутылочки какие-нибудь захвати с собой, Андрей. Не оскудели там твои запасы?
VIII
– Пойдем?
– с улыбкой смотрю на Анну.
– К этому старому филину, пропитому и чопорному?
– губы Кармен образуют жесткую линию.
– Ну что ты? Дед - потрясающий мужик!
– восторженно говорю я.
– Ходячий осколок империи. Настоящий, а не липовый дворянин. Действующий генераллейтенант. Хотя ему уже скоро семьдесят. Был военным цензором, а потом перешел в Главлит и стал там чуть ли не главным, курировал литературно-художественные журналы. Все писатели перед ним на полусогнутых ходили. Константин Симонов, например, тихонько постучав в дверь, просовывал в его кабинет седую голову и говорил: "Можно ма-а-аленькому советскому писателю пригласить большо-о-ого советского цензора на обед?"
– Фу, гадость какая!
– Кармен скрещивает руки на груди и начинает ходить взадвперед по комнате.
– Ты неправильно поняла, - пугаюсь
– Симонов не заискивал. Он говорил это с искренним уважением и иронией. Они все его любили и уважали. Александр Твардовский - колосс, в то время редактор "Нового мира", - увидев на пороге своего кабинета Соломина, говорил: "А, Бенкендорф! Заходи!"
– Почему Бенкендорф?
– приостанавливается Анна.
– Ну, знаменитый граф Бенкендорф - начальник Третьего жандармского отделения при Николае Первом. Душитель свободы слова, вы разве в школе не проходили?
– Ясно. Короче говоря, - на ходу бросает Анна, - со вселенской любовью и уважением тень графа Бенкендорфа, то бишь Виктор Соломин, взял и придушил Твардовского вместе с его "Новым миром"...
– Ты заблуждаешься, - я начинаю подметать осколки стекла и рассыпавшиеся окурки.
– По долгу службы, как цензор, Соломин должен был "держать и не пущать".
И кое-кто, наверное, из-за него пострадал...
– Кое-кто!..
– хмыкает Кармен, и каблуки ее цокают по полу, мешая моему венику.
– Парадокс в том, - поднимаю взгляд от пола, - что те, кого он якобы гнобил при коммунизме, после крушения Советского Союза сначала выгнали деда на пенсию, а буквально через несколько месяцев призвали на работу снова. Выдворенные в свое время из СССР диссиденты потащили Соломина с собой гасить резню на Северном Кавказе. Он почти год командовал управлением информации. Был в Карабахе, Баку, в Абхазии... Знаком со всей политической, журналистской и литературной элитой страны и даже зарубежья. Никто лучше деда не умеет общаться с пишущей братией.
Я сам уже в этом убедился здесь.
– Я тоже кое в чем убедилась, - резко останавливается Анна.
– Так что не надо тут агитировать за советскую власть!
– В чем ты убедилась?
– распрямляюсь я во весь рост.
– Что, дед зарубил твои повести? Наступил на горло твоей песне?
Кармен молчит, потом машет рукой:
– А, неважно.
– Что значит неважно? Сказала "а", говори "б", - начинаю я заводиться.
– Бэ, - вызывающе бросает Анна и гордо задирает свой нерусский нос.
– Вообще-то, странный разговор получается у проститутки с клиентом, пытаюсь уколоть упрямую Кармен, чтоб отомстить за ее несправедливое отношение к Соломину.
– Мы давно вышли за рамки чисто деловых отношений, - отбивается Анна и опять начинает ходить по комнате.
– Я не знаю, что у тебя было с дедом, - опять принимаюсь подметать грязный пол.
– Но Соломин лучше, чем ты думаешь... Взять того же Бориса Можаева. Он же почти откровенный антисоветчик был. Его все редакторы журналов печатать боялись.