Кавалер Красного замка

Дюма-отец Александр

— Женевьеве? — спросил кавалер.

— Мне? — чуть внятно проговорила молодая женщиина.

— Да, вам.

Женевьева, бледная, как статуя, схватила Мориса за руку; молодой человек оттолкнул ее.

— Помните, что вы говорили мне? — сказал Морис с глубоким презрением. — Теперь я вижу, что вы говорили правду. Действительно, вы не любите Морана.

— Морис, выслушайте! — вскричала Женевьева.

— Мне нечего слушать, сударыня, — сказал Морис. — Вы обманули йеня, одним ударом разбили цели, которые приковывали

мое сердце к вашему. Вы сказали, что не любите Морана, но не сказали, что любите другого.

— Что изволите вы говорить о Моране или, вернее, о каком Моране вы изволите говорить? — спросил кавалер.

— О химике Моране.

— Моран-химик стоит перед вами; химик Моран и кавалер Мезон Руж одно и то же лицо.

И, протянув руку к стоявшему рядом столу, он в одну секунду надел черный парик, под которым так долго не узнавал его молодой республиканец.

— Да, да! — сказал Морис с еще большим пренебрежением. — Да, теперь я понимаю: вы любили не Морана, потому что его не существовало, а любили подлог, который хотя был ловчее, но тем не менее был достойнее презрения.

Кавалер сделал угрожающее движение.

— Милостивый государь, — продолжал Морис, — позвольте мне поговорить с госпожой Диксмер. Если угодно, вы даже можете присутствовать при нашем разговоре, он будет непродолжителен, отвечаю за это…

Женевьева сделала знак Мезон Ружу, чтоб он был терпеливее.

— Итак, — продолжал Морис, — итак, вы, Женевьева, сделали меня посмешищем моих друзей! Заставили меня служить слепым орудием ваших замыслов! Извлекли из меня пользу, как из инструмента! Послушайте, это гнусный поступок… но вы будете наказаны за него, сударыня, потому что человек, который стоит здесь, убьет меня на ваших глазах!.. Но не пройдет и пяти минут, как и он также упадет у ваших ног или же если останется в живых, то снесет свою голову на эшафот.

— Он, — вскричала Женевьева, — он снесет голову на эшафот! Но вы не знаете, Морис, что это мой защитник, защитник моего семейства; что я отдам свою жизнь за его жизнь, что умри он — умру и я и что если вас люблю, то перед ним благоговею…

— Пожалуй, вы еще станете уверять меня в любви… О, как слабы и низки женщины! Итак, милостивый государь, — сказал он молодому роялисту, — вы должны убить меня.

— Почему?

— Потому что, если вы не убьете меня, я вас арестую.

Морис протянул руку, чтобы схватить его за воротник.

— Я не стану оспаривать у вас своей жизни, — сказал Мезон Руж. — Видите?

И он бросил оружие в кресло.

— Отчего же вы не станете оспаривать вашей жизни?

— Потому что моя жизнь не стоит угрызений совести, которым подвергнусь я, убив прекрасного человека, и главное, потому, что Женевьева любит вас.

— О, как вы добры, великодушны, благородны, Арман! — вскричала молодая женщина, заламывая руки.

Морис

смотрел на обоих с глупым удивлением.

— Послушайте, — сказал кавалер, — я уйду в свою комнату; даю честное слово, не за тем чтобы бежать, но чтобы спрятать портрет.

Морис быстро взглянул на портрет Женевьевы: он висел на своем месте.

Угадал ли Мезон Руж мысль Мориса или хотел довести его великодушие до крайней точки, но только сказал:

— Я знаю, что вы республиканец, но знаю также, что у вас чистое и благородное сердце. Я доверяюсь вам, насколько это возможно.

И он снял с груди миниатюру и показал Морису: это был портрет королевы.

Морис пожал плечами и потер лоб рукой.

— Жду ваших приказаний, милостивый государь, — сказал Мезон Руж. — Если вы непременно хотите арестовать меня, потрудитесь постучать в эту дверь, когда я должен буду явиться к вам. Я более не дорожу жизнью с той минуты, как эта жизнь не поддерживается надеждой спасти королеву.

Кавалер вышел, причем Морис ни одним жестом не удерживал его.

Едва только вышел он из комнаты, как Женевьева бросилась к ногам молодого человека.

— Простите, Морис, — говорила она, — простите за все зло, которое причинила я вам! Простите мои обманы, простите ради моих страданий, ради слез, потому что, клянусь вам, я много страдала, много плакала… Муж мой уехал сегодня, я не знаю куда и, быть может, никогда не увижу его… Теперь остается у меня только один друг, брат… и вы хотите убить его! Простите, Морис, простите!

Морис поднял молодую женщину.

— Что делать, — сказал он, — бывают роковые обстоятельства! Теперь каждый ставит свою жизнь на карту; кавалер Мезон Руж играл подобно другим и проиграл; надо расплатиться.

— То есть как это понимать: умереть?

— Да.

— Умереть? И вы это говорите?

— Не я, Женевьева, но судьба.

— Судьба еще не досказала последнее слово в этом деле, потому что вы можете спасти его… да, вы!

— Изменяя моему слову и, следовательно, моей чести. Понимаю вас, Женевьева.

— Закройте глаза, Морис, вот все, чего я прошу у вас, и покажу вам, до чего может дойти женская благодарность.

— Напрасно закрывать их сударыня. Есть пароль, без которого никто не выйдет отсюда, потому что, повторяю вам, дом ваш оцеплен.

— А вы знаете его?

— Конечно.

— Морис!!

— Что прикажете?

— Друг мой, Морис!.. Скажите мне этот пароль…

— Женевьева! — вскричал Морис. — Женевьева! Что с вами сделалось, что вы решаетесь мне сказать: «Морис, во имя любви моей к тебе будь бесчестным человеком, измени своим убеждениям, отрекись от них»! Что предлагаете вы мне, Женевьева, в обмен, вводя в такое искушение?

— Морис, — отвечала Женевьева, — прежде спасите его, а потом… требуйте хоть моей жизни.