Кавказские новеллы
Шрифт:
Оказалось, что в Москву она приехала, по сути, зря, исполняя закон, по которому после трёх месяцев нужно пересечь границу, можно сразу туда и обратно.
Законопослушный хорват не догадался или не захотел рисковать Ларой и ребёнком, чтобы пересечь её за гораздо меньшие затраты в километре от себя – в Словению.
Нельзя было не заметить, что Лара постоянно говорила о хорвате, приютившем её. И еще я узнала об её истории с певцом, тут мы сошлись во мнении, что Лара была в большой опасности, которой избежала, благодаря Богу. И
Она пробыла две недели, и улетела, но теперь уже явно не в неизвестность. Вскоре она сообщила мне, что они поженились.
Не прошло и двух месяцев, как Лара вновь появилась с ребенком на руках, в ужасном состоянии ума, в котором никак не могла понять, за что её выслала полиция, если она уже стала женой хорвата. Из-за их женитьбы она пробыла там вместо трех, как положено по визе, четыре месяца, но визы у неё все равно не было.
Для новой поездки в Москву её хорват продал свой автомобиль. Это было невероятное благородство, если сравнивать с певцом.
И начались мытарства с консульством. Лара со своим гиперактивным ребенком на руках, в предзимнюю слякоть, из Ближнего Подмосковья – пешком до электрички, метро до улицы Остоженки, опять пешком до хорватского консульства в Коробейниковом переулке!
Она словно отупела от всего и ничего не могла понять, что нужно и кому нужно то, что от неё требуют. И как она может делать заново российский паспорт с новой хорватской фамилией, если её брак узаконен лишь одной страной? И где брать новые справки, если она уже отовсюду выбыла, но никуда не прибыла?
Последние деньги мы отдали переводчику, уютно устроенному в своей квартире в Филях в полном согласии с консульством, посылающим к нему на дом весь поток переводимых.
А темнеет в ноябре-декабре в Московии рано – опять метро, электричка, пешком по бывшему дачному поселку, ставшему коттеджным, где по улицам уже не ходят, а летают на иномарках, и никаких тебе тротуаров.
Сотрудники консульства подавляли своим высокомерием, глядя на вынужденное отупение загнанных людей, как на природное.
Консульство обрекло её на сидение в России в течение почти четырёх месяцев – без средств, без крыши над головой, с маленьким ребёнком на руках! Жестокость и равнодушие чиновников убивали её. Мы, россияне, привыкшие к этому, но и по всему бывшему соцлагерю законы все те же, лагерные?!
А я поняла, что Ларе нужен этот хорват. Ещё я чувствовала, что Лара уже коснулась где-то далеко, в каких-то горах, чего-то иного и страдает, не имея возможности вернуться туда.
И это что-то совсем другого свойства, не имеющего никакого отношения ни к государствам, ни к их законам, ни к их исполнителям.
Тогда я написала письмо послу Хорватии в России, в котором просила о помощи, выражала мнение, что у полиции какие-то бесчеловечные законы, наводила на мысль – уж не имеют ли они под собой на самом деле беззаконие, мешая людям воссоединиться и мучая их?
Выезд
Но тут в Венгрии начали бастовать железнодорожники, и пришлось сидеть ещё месяц. И мы уже совсем нелогично подозревали во всем хорвата Штефана и его нерушимую привычку к свободе и одиночеству.
А Штефан тем временем обходил все инстанции, защищая свое право иметь именно эту жену и этого ребенка. Кроме международных проблем, он имел основную – не было денег.
В тот момент приехал молодой парень по имени Младен, из партии одиноких, который работал в Италии в той же фирме, где когда-то работал Штефан, и застал Цветлин в процессе гадания – вернётся или нет «штефанова русскиня».
Он собрал верных друзей, всех до одного женатых: Младо, Дражена, Ёжи и Ивицу, и тем же вечером они пришли к Штефану с вином и деньгами.
И уже назавтра Штефан прислал на мой электронный адрес билеты на самолёт. Лара с массагетской царевной, которой в это время исполнилось три года, улетели.
Потом Лара рассказала, как, встретившись в загребском аэропорту, они втроем плакали. Кто-то из цветлинцев вез их в горы, потому что своего автомобиля у Штефана уже не было. Они сидели, тесно прижавшись друг к другу, а массагетская царевна крепко обнимала Штефана за шею, пока после первого же автобана не уснула у него на руках.
После вылета Лары я тоже не осталась в Москве, а вернулась на нашу с ней родину, в Северную Осетию-Аланию. В южной части, за Большим Кавказским Хребтом, началось новое испытание кровью во имя независимости.
И опять все мы с болью смотрели в сторону гор и круглосуточную программу московских телевизионных «Вестей» о разрушениях Цхинвала, страданиях и смерти.
Мой дальний родственник, пережив нечто невероятное, стал окончательно седым. Весь цхинвальский городской район, прозванный «шанхаем», был уже разрушен до основания, оставался целым только один дом, где внутри стоял он, хозяин дома, и смотрел, как солдаты грузинского президента Саакашвили наводят на него орудие. Через мгновение всё будет кончено.
Он закрыл глаза, ибо уже ничего нельзя было сделать, он был, как капитан своего корабля, только вместо затопления его корабля – всепожирающий огонь обрушит дом, придавит хозяина тяжестью своих стен, балок, крыши. И даже выбежать во двор не было ни времени, ни смысла.
Единственное, о чём он успел подумать, хорошо, что за день до этой войны отправил дочь с тремя маленькими внуками к нам на север, во Владикавказ. И всё!
Но через бесконечное мгновение убийственной тишины Иван Николаевич не выдержал, открыл глаза и увидел потрясающую картину.