Кавказские новеллы
Шрифт:
Он почувствовал резкую боль, пришедшую со спины к сердцу, мгновенно покрылся липким потом и только тогда проснулся, томимый тяжестью не только в душе, но и во всём теле.
Выстрел, который прозвучал вскоре, полоснул по сердцу Цветлин, показав, что Бог создал его таким же, как создал все остальное, где счастье и несчастье составляют одно целое – называемое жизнью.
Неделю спустя после ночного кошмара многих цветлинцев Лена с Аидой отправились прогуляться по дороге, ведущей вверх от дома Штефана. Лене нужно было сказать Аиде что-то очень важное.
Она прошла
Отставшая на минуту-две Аида, едва вступив за поворот, увидела невероятную картину: Лена с чрезвычайной быстротой мелькала между деревьями в лесу Штефана, явно стремясь наверх, а на дороге у синего «ауди» сидел на корточках человек и прицеливался в неё из пистолета.
Аиду он не видел.
Давор научил её не бояться смерти, она и не думала о ней, когда прыгнула на того человека, и её, оглушенную словно взрывом, отбросило в сторону.
Она лежала, уткнувшись лицом в землю, и приходила в себя, не смея пошевелиться. Но была тишина, она подняла лицо и медленно повернула в сторону человека.
Тот сидел с окровавленной грудью и остекленевшим взглядом.
Она вскочила вся в крови, в его крови, и закричала Лене, она звала её, и сама побежала к ней в лес, карабкаясь так же, как прежде Лена.
И обе услышали выстрел. Человек с развороченным нутром, улыбаясь, выстрелил Аиде в спину.
Давор был страшен. Он сорвал серьгу с уха и вырвал из подбородка, как зверь, когтями, амстердамский бриллиант Бранко, оттого был весь в крови. Цветлинцы шарахались от него, Давор впервые был столь устрашающ в своей прямой связи с вопросом смерти.
Аиду он оставил на цветлинских женщин, в дом больше не входил и во двор не выходил. Он закрылся в сарае, где стояли его заготовки.
Несколько раз в сарай пытался проникнуть падре, но тот захлопнул перед его носом дверь.
Давор лежал в своей ладье и беседовал с Господом. Он не упрекал и даже не протестовал, он теперь боялся смерти – не своей, а её смерти!
Круно и Бранко уже давно выкопали могилу, но не там, где диктовал порядок, заведённый Давором, а в самом центре, напротив входа, причём, оба, не сговариваясь, сразу направились с заступами к тому месту.
Лена почернела лицом, у неё открылось кровотечение, и все узнали, что она, оказывается, была беременна.
Когда перед мужчинами встал вопрос, куда деть автомашину мёртвого киллера, кто-то предложил перебить номера, перекрасить и наградить единственных, кто не имел своего автомобиля в Цветлине. В остальных семьях их было по два, по три и более.
Но братья решительно отказались, и не потому, что Иво никуда не ездил, а потому что не любил крови, и Габриэл тоже… предпочитал всему векию.
И когда уже зарыли киллера где-то далеко в ничейном лесу да так глубоко, чтобы дикий кабан не вернул его ни в каком виде снова в этот мир, вопрос об автомобиле ещё не был решён.
Решили его с подачи «Горана-полицая», который вне службы был человеком, различавшим добро и зло.
Но это осталось государственной
Вечерами, отцепив от себя массагетскую царевну и пригубив с друзьями глоток-другой вина, принесённого Штефаном после очередной игры от любителей «belot», я шла в свою комнату, чтобы за столиком у окна почитать из ноутбука что-либо из того, что заложила в Москве перед отъездом, или просто ощутить себя в ночном мире Загорья.
Отведённая мне комната располагалась в торце дома, из её большого окна я могла видеть только подножье штефановой горы и развилку: днем по левую сторону были видны на горах и в низинах другие деревни, их сады, нивы и виноградники.
Я уже говорила, что вправо дорога вела только к цветлинским виноградникам, а дальше становилась тупиком, потому что, огибая гору, она шла к тому самому селу, которое ночами будоражило мир голосом своего единственного живого существа.
Тем поздним вечером отчётливо проскрипел снег под неторопливым, даже тяжеловатым шагом человека высокого роста, которого я увидела только со спины.
В цепи ночных фонарей улицы последний был вровень с торцом этого дома, он высветил человека, когда тот уже сворачивал вправо, и хотя он шёл не быстро, всё же чувствовалась его целеустремлённость.
Я знала, что зимой в ночи никто никогда не ходил в ту сторону, и стала ожидать, что он сразу же повернёт обратно.
Не дождавшись его возвращения, я заснула, как всегда защитив себя от еженощного перелая пса и Мицики музыкой из крошечного радиоприемника с наушниками.
Перед рассветом что-то толкнуло моё сердце и заставило вскочить. Отбросив наушники, я отчётливо услышала скрип снега и осторожно прильнула к окну. Те же шаги, только ещё медленней и тяжелее при спуске.
Человек шёл обратно и нёс на руках что-то большое. Какое-то длинное тело было явно тяжёлой, но мягкой, полусвесившейся ношей, и было непонятно, это зверь или человек.
Где-то тихонько взвизгнула Мицика, но не залаяла. После того, как стих скрип шагов, установилась мёртвая тишина.
В коридоре мы столкнулись со Штефаном, каждому из нас было что сказать, и мы зашли в пустую комнату с выходом на летнюю террасу над двором.
Я рассказала о ночном походе человека и могла поклясться, что человек нёс или что-то живое, или то, что прежде было живым.
Штефан сказал, что он точно так же не мог заснуть, как и в ту ночь, когда бесновался пёс за горой, а всем приснилась графиня, подавшая каждому свой ужасный знак. И было это накануне убийства Аиды.
Быстро одевшись, мы вышли на дорогу и тут же увидели на снегу заледеневшие капли крови. Тонкая дорожка кровавых леденцов тянулась через весь спуск… к дому Давора.
После этой ночи никто не видел Давора сравнительно долгое время, чтобы цветлинцы могли оставить это без внимания.
И хотя в Цветлине строго соблюдается личная независимость человека и допускается существование личных тайн, всё же выяснение всех обстоятельств было поручено Фабиану, относительно не занятому и не очень пьющему.