Казна Кальвадоса

Сорокин Александр Сергеевчич

Кальвадос вздохнул:

– Брат мне доверил тайну, оперативным путём в лейкербадской клинике запрятав чипы глубоко в мозг. Люди Родригеса, охотившиеся за сокровищами, догадывались, что я храню тайну, но не знали, в какой форме. Они надеялись заполучить чипы, спрятанные в мексиканских сентаво. Но там содержалась отвлекающая часть информации. Как живой очевидец, посвящённый в тёмные замыслы Родригеса, я был не нужен, поэтому меня неоднократно пытались устранить. Гибли невинные, похожие на меня люди, как помните, в самолёте. В дальнейшем Родригес изменил приказ. Он распорядился похитить меня для пыток. На пляже Рио меня похитили, увезя на лодке. Меня пытали. Богу известно , как мне удалось бежать от похитителей. Когда вас допрашивали в полицейском участке, в кустах вы видели меня с дуэньей, помощницей

баронессы Галль. Я предлагал раскрыться, взять вас в сообщники. Дуэнья выступала против, руководствуясь соображениями баронессы, нашей давней сторонницы. Вы видели спор… За обладание мною боролась ещё одна преступная группировка. После её кровавой перестрелки с людьми Родригеса на меня случайно набрёл ваш товарищ Володя, возвращавшийся с Огненной Земли. А вот после падения с водопада меня подменили. В мой дом вошёл двойник. Славный мальчик Витя предположил подмену, заметив срезанные лейблы. Родригес смог найти похожего человека и нарядить в похожую одежду. Не составляло труда изготовить лейкербадские этикетки, но никто не помнил точно, как они выглядят. Свою одежду я сбросил в водах Игуасу , выбираясь на берег. Полковник спешил. Полагаясь на вашу невнимательность, Родригес велел не подделывать лейблы. Надо отдать должное чутью московской ищейки и острому глазу русского мальчика. Вы обнаружили срезанные ярлыки, заподозрив неладное… Ночью я вернулся в свой дом. Произошла схватка между мной и напавшим на меня двойником . В ту ночь бушевала буря. Шум схватки вы приняли за шум непогоды. Я победил. Жертвой стал ротвейлер Хуаниты, задушенный людьми Родригеса, стремившимися проникнуть в дом и завладеть сентаво с чипом, хранившимся у вас в тумбочке. Понимая, что мне опасно находиться дома, я изменил план. Переодевшись в костюм двойника, изгнанного мною голым пинками в дождь, я ввёл себе специальный препарат, симулирующий летаргический сон, который вы приняли за смерть. Меня похоронили. Ночью на кладбище я выбил ногами крышку гроба, едва не скончавшись по-настоящему от удушья. Спасла меня не исключительно решимость. Враги рыли мне навстречу. Горько признать, но без них я бы не выбрался. Меня ждали новые пытки и новый побег…

Кальвадос считал небезопасным проникать в лагерь при свете дня. Ждали вечера.

Среди строений гулял лже-Кальвадос. Он не поехал со старателями, оставленный в лагере в их отсутствие за старшего. Развлекаясь, лже-Кальвадос бросал Пирату палку, за которой тот носился с визгливым лаем. Охранники швыряли ножи в ворота, не обращая внимания на замечания дежурного.

– Я понимаю, он – актёр и выполняет профессиональный долг. Но моя душа, против сознания отторгает этого человека. Он мне неприятен,- сказал Кальвадос про двойника, вопреки семи отличиям, похожего на него как сиамский близнец.

Солнце клонилось к закату. Багровые тени протянулись от мангровых деревьев и восковых пальм-карнауб. Послышался рокот тяжёлых джипов. Ворота лагеря раскрылись, впуская золотоискателей. Из машины выпрыгнул Родригес. Он был не в духе. Размахивал руками; играя мимикой, делал внушения Капитану, Боцману и Эстер. Пнул ногой ласкавшуюся собаку. Другие старатели тоже не проявляли воодушевления. Устало таща ноги, они поплелись к постройкам, чтобы вымыться к ужину.

Стемнело. Свет ложился из окон главного здания, где продолжали пить и есть золотоискатели. К изгороди лагеря вышли часовые, зашагали по кругу.

– Пора! – позвал Кальвадос. Его охватило возбуждение , заставившее забыть о постоперационной боли.

Осторожно ступая Степанов и другие направились к лагерю. Надоедливые летучие лисы густо вились в воздухе. Их разгоняли руками, сдерживаясь, чтобы не перейти на раздражённый крик. Переполох чуть не наделала Полли, у неё гоацин попытался вырвать клетку с колибри. Полли открыла рот, Витя грозно цыкнул. Педро отогнал гоацина взмахом палки и суровым воплем ревуна. Оцарапав кисть Полли когтями, гоацин упорхнул в чащу. Скакунов беззвучно матерился, наступив на кучку свинячьего дерьма. Он обвинял Данилу Евгеньевича в отсутствии приборов ночного видения, не захваченных из Москвы. Данила Евгеньевич навязчиво пытался соединить количество освободителей с количеством узников и разделить на полученное

число предполагаемую массу сокровищ. Степанов поддерживал под локоть Кальвадоса, следя, чтобы тот не свалился от слабости. На него возлагали надежды. Беззаботными оставались клоуны, исподтишка обменивавшиеся в темноте пинками.

Из серых облаков показалась полная луна. Кальвадос, сделав знак товарищам сидеть в засаде, пошёл к воротам лагеря. Хрустнула ветка. Синий свет луны играл на лысом черепе Кальвадоса, рисуя фигуру одновременно обречённой и зловещей.

– Поздно гуляешь, приятель,- раздался голос часового.

– Да вот вышел кости размять, - спокойно отвечал Кальвадос.

– Странно ты вышел. Я даже не заметил.

– Я вышел через задние ворота.

– А я вот сейчас позвоню, - охранник нажал кнопку на рации. – Хосе? .. Слышишь меня, Хосе?..

Хосе не отвечал. Противный зуммер рации влезал в какофонию ночной сельвы. Трудно предполагать, чем мог бы закончиться разговор, и как хотел обезоружить охранника Кальвадос. Степанов крадущейся кошкой пробирался к разговаривающим. По дороге он подобрал крепкую сучковатую палку. В любую минуту мог появиться двойник Кальвадоса, или Хосе по рации подтвердит, что через его ворота Кальвадос гулять в сельву не выходил.

Компания затаилась. Данила Евгеньевич объедал заусеницы. Скакунов от напряжения сломал зуб.

– Что делают остальные?

– Пьют пальмовую водку. Чем ещё заняться в чудесную ночь?!

– Эх, если б не служба…

Сильный внезапный удар по голове сокрушил охранника. Со стоном он свалился в траву. Забрав у охранника карабин, Степанов посмотрел на Кальвадоса. Кальвадос, махнув рукой, подозвал отряд освободителей. Он держался так, словно задумал заболтать охранника, а Степанов должен был, как и случилось, напасть сзади. На самом деле ситуацию спасла импровизация Степанова. Степанов поглядывал на Кальвадоса и думал: « Э-э, друг, а у тебя точно не все шарики в голове на месте, или уже нагноение в мозгу началось после кустарной операции.» Степанов решил не полагаться на Кальвадоса. В присутствии Данилы Евгеньевич и Скакунова он не мог принять командование операцией на себя. Его бы не поняли.

В потоке лунного света четырнадцать теней через раскрытые ворота вошли в лагерь. Барак с пленниками охранял другой часовой. Витя подтвердил, ключи у часового. Витя видел, как охранник снимал ключи с пояса, открывая маленькое окошко, через которое пленникам подавали еду.

Действовать следовало крайне осторожно. В большинстве строений лагеря горел свет. В открытых окнах мельтешили человеческие фигуры. Часть старателей рассеялась по двору. Где-то бегал не привязанный Пират.

Чтобы обезоружить охранника у барака, придумали следующее. Мужчины сняли ремни, сцепили между собой, сделав на конце затягивающуюся петлю. Петлю удалось незаметно разложить у угла барака. Но как зазвать сюда охранника? Выход предложил Педро, в обезьяньей стае он научился подражать голосам животных. Спрятавшись в кустах у барака, по благословению Скакунова, формально руководившего операцией, Педро принялся по-звериному покрикивать и постанывать, изображая то ли раненого пекаря, то ли рожающую самку ревуна. Охранник приблизился. На беду нога его никак не хотела наступать в петлю. Дюжий латиноамериканец, сняв с плеча карабин, уже собирался выудить из кустов очаг раздражавших его звуков, если не уничтожить выстрелом, когда наконец стал в петлю. Данила Евгеньевич со Скакуновым дёрнули, охранник упал. Борнео насел на него сверху. Ганс и Фриц засунули ему в рот, поданный Ритой надушенный платок. Эрих и Степанов связали охранника поясными ремнями по рукам и ногам. Витя поторопился сорвать ключи, полетев к дверям.

Замок открыли. Засов отодвинули. Но внутри освободителей ожидала тишина. Радостных криков не последовало. Степанов щёлкнул выключателем. Перед освободителями предстала общая комната с двухъярусными кроватями, откуда свесились головы заспанных пленников. Скудная обстановка комнаты напомнила Степанову цюрихский хостес.

– Рич!! – закричала Полли, увидав моряка.

Рич, совсем не изменившийся, кинулся к Полли, поднял сильной рукой.

– Теперь вы свободны,- обратился Данила Евгеньевич к пленникам тем официальным тоном, каким он обычно говорил в Москве жертвам киднепинга.