Клад
Шрифт:
Директор, однако, не пришел. Вместо него пришла еще раз Вера и предложила:
— Извините меня, Александр Дмитриевич. Я много думала. Не повредит ли вам такое заявление?
— Я тоже думал, Вера. Конечно, я останусь в подозрении. Но у меня сейчас одно желание — поскорее покончить, избавиться от этого проклятия. Мне все равно, что обо мне будут говорить. Конечно же, одни сочтут полупреступником, у которого сорвалась с крючка жирная добыча, другие — дураком, упустившим счастье,
— А если я напишу от себя? Сошлюсь только на разговор с вами, на ваши предположения относительно клада?
— Зачем тебе впутываться? Придется рассказать о Федоре, о монете.
— Я не стану писать о монете, — сказала Вера твердо…
— До сих пор не понимаю, как она решилась умолчать о монете. Это на нее так непохоже, — поделился Александр Дмитриевич с Мазиным.
Но тот возразил:
— Похоже. Вера советовалась со мной.
Пашков подумал, осознал услышанное и шлепнул себя по коленям.
— Вот оно что! Хотя я мог бы и догадаться… Ну и поведали мы друг другу!
Мазин снова вспомнил Филина.
— Не все. Кое-что недоговорили. Но вы правы, наверно. Человек должен иметь право на тайну. Быть в ответе перед собой иногда труднее, чем перед судом. Однако вам не кажется, что народу прибывать стало?
Пашков поглядел вокруг. Скверик заметно пополнился. Люди подходили, заняли уже все скамейки вокруг, а те, что помоложе, и на скамейки не стремились, стояли кучками. У молодых преобладала военная подтянутость. Собрались и волосатые, и с выстриженными затылками. Подошла женщина средних лет и спросила:
— Митинг здесь собирается?
Ни Мазин, ни Пашков ни о каком митинге ничего не слышали.
Напротив остановился автобус, из него высыпала еще группа людей, а следом затормозило такси, и выпрыгнула Дарья…
За прошедшие дни Александр Дмитриевич и Дарья виделись всего один раз. Она пришла к нему домой после возвращения Пашкова из больницы.
Вошла, улыбнулась какой-то не своей, без вызова улыбкой.
— Жив?
— Твоими молитвами.
— Покажи, как тебя поджаривали.
И сама расстегнула пуговицы.
Пашкову вспомнилось, как она в первый раз расстегивала ему рубашку. Ведь совсем недавно было, а сейчас кажется, сто лет назад. Теперь пальцы двигались четко, деловито, как у больничных сестер. Тогда, будто не подчиняясь себе, тянулись и приникали к телу.
— Помнишь?
Дарья поняла, кивнула.
— Помню.
— Было это?
— Было, но больше не будет.
Сказала ни его не виня, ни в своей вине не каясь, просто оповестила — больше не будет.
«Никогда! Уж у меня-то ни с кем такого шального, счастливо-глупого
— Ого! — сказала Дарья, оглядывая шрам. — Как он тебя расписал!
— Да, выглядит неприятно.
Пальцы смягчились, Дарья провела рукой по ране, но это была ласка сочувствия, не больше.
— Посмотрела?
Александр Дмитриевич отстранился и стал застегиваться.
Дарья села, перекинула ногу на ногу и поправила юбку на колене.
— Сережку надо спасать.
— Думаю, минимума добьемся.
Она повела головой.
— Нужно, чтобы оправдали. За что ему уголовное клеймо?
— Во мне не сомневайся. А что адвокат?
— Адвокат будет сто пятую по минимуму добиваться. Может, и добьется, но несправедливо это. Тут принцип. Если в Афганистане врага убил — медаль, а здесь — за решетку. Что, я неправильно говорю? Валера-то этот десяти душманов стоит. Ну, ничего, мы им мозги промоем.
Тогда Саша не совсем понял, что значило «мы».
— Кто?
— Это дело не твое. Я зашла проведать тебя. Да! Забыла…
Дарья вышла в прихожую, где оставила сумку, и принесла пакет.
— Фрукты-соки. Коньячок маленький. Поправляйся.
— По всем правилам проведываешь.
— Как положено. Ну, побегу.
«Вот и уходит. Сама жизнь уходит».
— Погоди.
Стыдясь, он привлек ее на колени.
— Не нужно, Саша. Нехорошо. Сережка в тюрьме. Я виновата перед ним.
— Мы оба.
— Нет, я не об этих делах. — Дарья повела рукой в сторону дивана. — Ты сказал, моими молитвами, шутя, конечно. А ведь это я Сережку послала.
— Ты? В самом деле?
— Я. Я же видела, Мазин не сомневался, что Валера Доктора прикончил. А у вас с Доктором разговоры были. Побоялась я за тебя, Сережка со мной согласился. Вот и пришел сюда вовремя. Я рада, что он тебя спас.
— Ты Меня спасла. Неужели… привязалась?
— А что я, по-твоему, шлюха? Нужно было о тебе позаботиться. Ты беспомощный.
Дарья высвободилась, поднялась, поправляя волосы.
— Теперь о Сергее заботишься?
— Теперь о нем. Кто ж вас, мужиков, выручать будет, если не мы? Тем более виновата. Одно дело муженьку рога наставить, чтобы не задавался, а другое — тюрьма, это нехорошо. Ну, бегу, бегу! Веди себя благоразумно.
— Что еще остается? Вино, кино и домино.
— Не раскисай. Музейщица приголубит. Между прочим, она с твоего согласия клад государству преподнесла?
Саша прикусил губу.
— Тебе обидно?