Клад
Шрифт:
— Говори!
Кончик паяльника замелькал у самых глаз, Саша сжал веки.
«Дай мне сил…»
— Не скажу… ничего…
Паяльник опустился, коснулся тела и пополз по груди вниз.
Александр Дмитриевич потерял сознание.
Он не видел, как с той самой ветки над балконом, которой он всегда любовался, спрыгнул человек, бросился в комнату, и прежде чем Валера успел сообразить, откуда свалилась опасность, перехватил руку с паяльником. Валера выгнулся, но хватка была мертвой, он уронил паяльник и вцепился во врага зубами, одновременно давя коленкой в пах.
— Ах ты, гадюка, — прохрипел Сергей и, схватив паяльник,
Когда Пашков очнулся и Сергей промыл ему рану и забинтовал, разорвав чистую простыню, Александр Дмитриевич сказал:
— Я думаю, Мазин поймет. Это самооборона. Тебя не могут засудить. Нам с тобой клад достать нужно. Кто же теперь, кроме тебя, на него право имеет!
Сергей бросил взгляд на все еще непохожего на себя Александра Дмитриевича и выразил мысль, которую на общедоступный печатный язык можно было бы перевести, как пропади он пропадом. Потом посмотрел на скорченного Валеру.
— Самооборона? Разве такого можно было в живых оставлять?
— Как ты его выследил?
— Повезло. У самого дома встретил. Подождал немного, а потом решил заглянуть в окошко. Знаю ведь, с кем дело имею…
— Ты не должен из-за него в тюрьму попасть.
— Ладно. Давай-ка лучше номер шефа. А то сидим, как Мышкин с Рогожиным у трупа Настасьи Филипповны.
Он поднялся и пошел к телефону.
— Алло! Мазина мне, Игоря Николаевича. Кто спрашивает? Знакомый хороший, Лаврентьев Сергей… Что? Не может? Заболел?
Сергей опустил трубку и посмотрел на Пашкова.
— Инфаркт у него ночью случился…
— Пашков! — крикнул кто-то, приоткрыв дверь.
Александр Дмитриевич, в волнении ожидавший вызова, быстро прошел в зал судебного заседания. Помещение в здании старого, губернского еще, суда по сравнению с обычными нынешними оказалось просторным и могло действительно называться залом. Был он наполнен, но публику Пашков разглядеть не успел, ему пришлось занять положение лицом к суду и спиной к залу.
— Ваша фамилия, свидетель? — спросила судья, широкоплечая женщина, без излишеств в строгой одежде и без эмоций на круглом лице, увенчанная покрытой лаком копной волос, прической, возникшей из некогда легкомысленной «бабетты», но постепенно трансформировавшейся во вполне респектабельную и даже консервативную принадлежность строгих дам, несущих по должности государственную ответственность.
Пашков назвал фамилию, имя и отчество.
Судья сверилась с бумагой.
— Так вот, Александр Дмитриевич, ваш гражданский долг и обязанность правдиво рассказать суду все известное вам по делу. Я предупреждаю вас об ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Вам все ясно?
— Ясно.
— Распишитесь, что ваши обязанности и ответственность вам разъяснены.
Коротко вздохнув, он поставил подпись.
— Расскажите, что вам известно.
По возможности сжато Александр Дмитриевич рассказал, как пришел Денисенко, как связал его, как требовал сообщить о местонахождении клада, как пытал, пока не появился Сергей. Все это он уже не раз излагал в ходе следствия и потому говорил, не сбиваясь, постепенно осваиваясь, переводя взгляд с одного лица на другое. Заседатель справа, пожилой рабочий в темном пиджаке и туго завязанном галстуке, слушал внимательно, подперев щеку крупной ладонью, слева молодая медсестра
Прокурор, однако, думал иначе, потому что готов был ринуться в бой раньше времени, но девчушка-медсестра воспользовалась правом первоочередности.
— Скажите, пожалуйста, если бы не подсудимый, этот Денисенко мог вас убить?
Адвокат поднял голову и посмотрел поверх очков. Вопрос, несмотря на наивность, ему, кажется, понравился.
«Сочувствует девушка Сергею», — подумал Пашков.
— Конечно. Не думаю, что он мог меня в живых оставить.
Прокурор дождался своего и возразил.
— Не будем основываться на предположениях. Лучше опереться на факты. Я, разумеется, рад, что наш свидетель остался жив и может помочь правосудию, чем я и хочу воспользоваться. Свидетель, вы знаете обвиняемого. Это молодой, здоровый, спортивного сложения человек, к тому же недавний воин. Почему же он применил против Денисенко орудие пытки, в то время как уже обезвредил потерпевшего, отняв паяльник?
Александр Дмитриевич напрягся.
«Спокойнее, не скажи глупость».
— Лаврентьев не отнимал паяльник, чтобы им воспользоваться. Он отбросил его. И только когда Денисенко напал на Лаврентьева, тот был вынужден использовать паяльник исключительно в целях самозащиты, потому что не имел никакого оружия.
«Так говорил Сергей, и это правда. Настоящая правда», — сказал он себе.
Прокурор поморщился.
— Я вас понимаю, свидетель. Подсудимый оградил вас от мучений, вы с ним близки. Вы, конечно, не хотите своими показаниями осложнять его положение. Тут все это понимают. Но ведь судья разъяснила вам обязанность правдиво рассказать все, что вы видели, в интересах правосудия.
— Вы считаете, что я вру? — огрызнулся Саша.
— Спокойнее, свидетель, спокойнее. Я считаю, что ваши нервы перегружены случившимся, и особенно они были натянуты в момент схватки подсудимого с потерпевшим. Можете ли вы утверждать, что в вашем тогдашнем состоянии вы могли безошибочно запомнить все подробности происходящего? К тому же вы были привязаны к креслу, что затрудняло обзор. Не так ли?
— Я все прекрасно видел и помню. И вновь утверждаю: если бы Лаврентьев не применил для самообороны паяльник, вместо Денисенко были бы убиты и он, и я.
— Хорошо, свидетель. Мне понятны мотивы ваших показаний. Позвольте еще один вопрос. В предварительном следствии вы, на мой взгляд, не смогли убедительно разъяснить, почему Денисенко действовал так решительно против вас, почему он был убежден в том, что вам известно, где спрятан клад, что, кстати, в дальнейшем подтвердилось.
Адвокат немедленно откликнулся.