Классическая проза Дальнего Востока
Шрифт:
Итак, сыщики набросились на Суня и тотчас облили его названным зельем. Теперь уж никакие волшебства помочь ему не могли, настоятель понял это и смирился.
Сыщики повели его в столичное управление, награждая по дороге тумаками да палками. Правитель Тэн, прослышав об этом, поспешил в зал присутствия.
– Подлый раб!
– закричал он в страшном гневе.
– Ты посмел заниматься колдовством! Мало этого, ты еще и осквернил государеву жену и выкрал у нее драгоценность. Отвечай!
Сунь Шэнь-тун стал было отпираться, но под пыткой во всем признался.
– Я занимался колдовством с малолетства. Потом стал монахом в храме Эр-лана, а затем с помощью подкупа и связей сделался настоятелем. Как-то я
Правитель отдал приказ: надеть на преступника кангу и бросить в темницу. Тюремщикам было сказано хорошенько сторожить злодея и ждать решения государя. Изложив суть дела в докладе на высочайшее имя, правитель Тэн отправился к тай-вэю Яну, а затем они вместе отправились за советом к наставнику Цаю.
Вельможа доложил обо всем государю, и вскоре последовал высочайший рескрипт: "За осквернение государевой жены и кражу драгоценности приговорить злодея к смерти через четвертование. Женщину к суду не привлекать. Яшмовый пояс, который не был в употреблении, вернуть в казну. Госпожа Хань, не сохранившая верности долгу, лелеяла греховные помыслы, а посему впредь ее во дворец не допускать, судьбу же ее препоручить тай-вэю Яну, дабы он, когда воспоследует надобность, выдал ее за простолюдина".
Молодая женщина, узнав о решении государя, вначале всплакнула, но потом отбросила печаль свою прочь. Ведь она и сама, в конце концов, того же хотела! И верно, со временем она вышла замуж за торговца из далеких краев, который имел в столице лавку. К себе на родину он госпожу Хань не взял, ибо почасту бывал в столице. Умер торговец в глубокой старости, но это уже другая повесть, а мы вернемся к нашей истории.
Когда пришло государево решение, Сунь Шэнь-туна вывели из кайфынской тюрьмы и зачитали приговор. На тростниковом щите были записаны преступления монаха, а в конце были такие слова: "Казнить через разрубление на части". Злодея вывели на главную площадь города, где и казнили перед людьми. Вот уж поистине:
Его проделкам да проказам Теперь конец положен разом.На казнь Суня сошлось поглазеть множество народа - стояли плечо к плечу, спина к спине. Глашатай зачитал список преступлений, а палач, призвав на помощь духов казни, приступил к делу. Так вот и четвертовали Суня, и толки и пересуды об этом долго еще не утихали в городе. Кто-то из прежних столичных сказителей составил жизнеописание Суня, оно и по сей день числится среди самых диковинных историй. Закончим же мы его такими стихами:
Если заветы мудрых хоть изредка да вспомянешь, Заповеди Сяо Хэ нарушать никогда не станешь. Издревле за распутство законы бывали строги, Мошенников, плутодеев никогда не прощали боги.Глиняная беседка [20]
20
Глиняная беседка
Повесть тридцать седьмая из сборника "Слово доступное, мир предостерегающее". Перевод выполнен по изданию: Цзин ши тун янь, Пекин, 1962.
174. ... в Шаньдуне...– Шаньдун здесь не полуостров, а сокращенное название местности в современной провинции Хубэй.
... несколько пучочков волос.
– В старину китайцы выбривали детям головы, оставляя несколько пучочков волос.
176. Цзянькан– местность в нынешней провинции Цзянсу.
... посреднику Чжоу...– При династии Сун в Китае существовал особый институт посредников, который подыскивал хозяевам работников, а если случалась кража или работник убегал, то помогали хозяевам ловить преступника.
178. Мэнчан живет в этом месте...– Имеется в виду Мэнчанский господин, один из влиятельных сановников
181. ... яшмовый заяц привстал на востоке.
– Яшмовый заяц - метафорическое обозначение луны.
Вот так и бамбук окропить...
– См. прим. к с. 77.
Разрушили стену они // На многие-многие ли.– По народной легенде, от слез героини Мэн Цзян-нюй, муж которой погиб на строительстве Великой китайской стены, рухнула часть стены.
Рассказывают, что во времена династии Тан область Сянъ-ян в Шаньдуне именовалась еще "Восточной округой к югу от гор". Говорят также, что проживал в Сянъяне один торговец. Фамилия его была Вань, а все кругом величали его Служивый Вань. Был он третьим в семье, поэтому его еще звали господин Третий Вань, Лавка его в городе стояла на самом виду, на главной улице. Вань торговал чаем, а рядом с лавкой была у него и чайная.
У Ваня служил приказчик лет двадцати от роду по фамилия Тао, а по прозвищу Железный монах. Служил он в лавке с самого детства, с тех самых пор, как на голове его было всего несколько пучочков волос, В день, о котором пойдет речь, торговля уже кончилась. Хозяин, находившийся в это время в комнате, отгороженной матерчатой занавеской, заметил, что Тао - вот ведь мошенник!
– зажал в кулаке сорок, а то и пятьдесят монет. "Посмотрим, что будет дальше", - подумал Вань. Надо вам знать, что у разливальщиков чая было в ходу выражение: "Сходить в такую-то округу или область". Вот, к примеру, кто-то сказал: "Сегодня я сходил в Юйхан". А Юйхан, как известно, находится в сорока пяти ли, значит, слуге удалось припрятать сорок пять монет. Бывало, и так говорили: "Сходил в Пинцзян". Значит, слуга прикарманил никак не меньше трехсот шестидесяти монет. Ну, а если кому удавалось добраться до Чэнду в Сычуани, можете себе представить, сколько он загребал за день! Так вот, хозяин стал смотреть, что же этот негодный Тао будет делать дальше. А Железный монах, вертя шеей, будто коршун, и с опаской озираясь по сторонам, сунул деньги за пазуху. Он, видно, думал, что его никто не заметил. Тут Вань откинул занавеску, неторопливо вошел и сел на скамью подле шкафа. Тао руку ослабил и давай шарить за пазухой, точно гладил себя. "Я, мол, сам себя щупаю". Потом снял пояс, отстегнул от него кошель, взял его за оба конца и тряхнул, а затем хлопнул себя по брюху и бедрам. Все это означало: "Ты, хозяин, может, что-то и видел, но только денег я твоих не крал". Хозяин поманил слугу пальцем.
– Я стоял за занавеской и все видел. Сначала ты монеты зажал в кулаке, а потом стрельнул глазом вот сюда и где-то их спрятал. Говори по-честному, сколько от меня утаил? Ну чего ты трясешь своим кошельком? Надуть меня хочешь? Где деньги схоронил? Скажешь по-хорошему, прощу, не скажешь - в суд потащу!
– Не скрою, хозяин, утаил я сорок пять монет, спрятал их в одном месте, - сказал Тао, сложив почтительно руки на груди.
– Я их сунул вон в ту железную подставку от висячей лампы.
Хозяин взобрался на скамью. Действительно, в подставке лежала кучка монет.
– Сколько лет ты живешь у меня в доме?
– спросил Вань, слезая со скамьи.
– Лет четырнадцать, а может, и пятнадцать. Еще мальчишкой, когда отец был жив, я разносил чашки и блюда. После смерти отца вы, хозяин, оставили меня у себя и вырастили.
– Так-так. Если в день ты способен утаить пятьдесят монет, то за десять дней ты крадешь пятьсот; за месяц это будет целая связка да еще пятьсот монет. В год это будет восемнадцать связок, а за пятнадцать лет - двести семьдесят связок, К судье я тебя тащить не стану, но работать ты у меня больше не будешь!
– И он рассчитал Тао.
Пришлось Железному монаху собрать свои пожитки и уйти из чайной.
Тут надо сказать, что Тао был весьма непутевым парнем, подаяние клянчить и то не умел. Деньги кончились уже дней через десять. А за это время Вань успел рассказать о нем во всех сянъ-янских чайных, так что Тао негде было не только что подработать, но даже и милостыни попросить. Стояла осень, а о ней в старину еще сложены такие стихи:
"Как палка, гол водяной каштан, И лотос поник, увял. Утун роняет лист за листом, И вот уж почти опал. Ближе, все ближе холод зимы, И дождевую нить Легким пушинкам снега пора Над стылой землей сменить. Где-то у корня жухлой травы Стонет еще сверчок; Гусь одинокий спустился, сел На отмель, в мягкий песок. Страннику в долгом его пути Пристанища нет и нет. Ему ли, скитальцу, всех не познать Осени скорбных примет!.. "