Классическая проза Дальнего Востока
Шрифт:
Я, губернатор, получил веление от Сына Неба хранить и лично опекать вот эту землю, управлять живущим здесь ее народом. А ты, о рыба-крокодил! Глаза свои выпуча, ты сидеть не умеешь спокойно в этом водном затоне и вот захватил все эти места и тут пребываешь, поедая у жителей местных их скот и дальше медведей, кабанов, оленей и ланей, чтоб на этом жиреть, чтоб на этом плодить и детей и внучат. Ты вздумал губернатору сих мест сопротивляться, оспаривать его значение и силу. Я, губернатор, хоть и слаб и даже немощен кажусь, но как могу я согласиться перед тобою, рыбой-крокодилом, поникнув головой, с упавшей вниз душой, весь в страхе, со зрачком, остановившимся внезапно, конфузом стать для всех, и для чинов и для народа, и вообще, чтоб кое-как снискать себе здесь лишь жизнь и хлеб! Притом же я, приняв от Сына Неба повеленье, пришел сюда как губернатор, и ясно, что уже по положенью я не могу не спорить здесь с тобой, о рыба-крокодил! И если ты, о крокодил, способен что-либо понять, ты слушайся тех слов, что губернатор говорит. Смотри, вот область Чаочжоу: большой океан расположен на юге, большие киты, и чудовища-грифы, и мелочь ракушек, креветок - все это вмещает в себя океан, не исключая ничего. Всему дает он жизнь и пропитанье. Ты, рыба-крокодил, направишься туда поутру рано, а к вечеру, гляди, и доплывешь. И вот теперь с тобой я, рыба-крокодил, здесь заключу условие такое: к концу трех дней ты забирай с собой свое поганое отродье и убирайся в океан, на юг, чтоб с глаз долой от мандарина, здесь правящего именем царя и Сына Неба. Но если ты в три дня не сможешь, дойдем и до пяти. А ежели и в пять не сможешь дней, пойду и до семи. А ежели и в семь ты не сумеешь, то это будет означать, что ты не собираешься
Садовник Го-верблюд
Го-Верблюд (не знаю я, как было ему имя спервоначала) болезнью скрючен был, горб ясно выдавался, и он ходил, согнувшись до земли, и было сходство у него с верблюдом. Поэтому односельчане прозвали его Верблюдом. Узнав об этом, Го сказал: "Конечно, я считаю, что это так". И вот он забыл свое имя и сам себя зовет Верблюдом (так говорят, по крайней мере). Его деревня называется Фэнлэ, лежит на запад от Чанъани. Верблюд наш промышляет посадкою деревьев. Всегда бывало так, что богачи чанъаньские и знатные персоны - любители деревьев для забавы и удовольствия, а также те, что фруктами торгуют, все как есть наперебой его к себе зовут, чтоб поучиться у него искусству сажать и наблюдать деревья. Ведь те, что он садил иль пересаживал, бывало, - все как одно (других и нет) отлично жили, развивались, цвели, давали ранний плод и разрастались пышно. Другие если что посадят, то, Даже подсмотрев, как садит Го, и подражая ему во всем, никак не Могут с ним сравниться в результатах. Какой-то человек стал спрашивать его, как это так. Го отвечал: "Верблюд ваш не умеет дать Долговечность дереву и плодовитость. Все дело в том, что я умею идти вслед дереву, туда, где в нем сидит природа, небо - использовать его живую сущность - и это все. А вот в чем состоит природа основная в посадке дерева? Корень его любит простор, надо его ровно окутать, спокойно. Землю ему надо прежнюю дать; обстраивать его, ограждать надо как можно усердней. Когда посадил, не трогай его, о нем не заботься. Уйди, на него не смотри! Во время посадки береги, как свое дитя. Когда же закончил - то словно его отбрось. И тогда все, что в дереве - небо, будет полностью сохранено, и природа его живая будет также обретена. Так я не врежу его росту - и это все. И нет у меня никакого умения делать его большим и цветущим. Я не насилую плод, не злодействую с ним - и это все! И нет у меня никакого уменья заставлять его раньше и гуще цвести. А вот те другие, что садят деревья, они поступают совсем не так. Корень у них согнут в кулачок, и землю ему они заменяют другою. Затем учиняют уход за ним, который у них то чрезмерен, а то недостаточен вовсе. Если сумеют справиться с этим и сделать наоборот, то и тогда опять-таки то любят его слишком, чрезмерно много доброты к нему являя, то вдруг бояться начинают за жизнь его, заботиться излишне. Утром все осмотрят, вечером поглядят, только отойдут прочь, снова обернутся. А то еще доходят до чего (и это чересчур!): ногтем давай скрести его кору, чтоб убедиться в том, живет оно иль засыхает; пошевелят и корешок, чтоб посмотреть, идет ли густо он. От этого жизнь дерева, его природа отходит от него со дня на день. Хоть говорят, что любят, мол, деревья, на самом деле - им вредят. Хоть говорят, что пестуют, жалеют, на деле же враждуют с ними. Всем этим люди не похожи на меня. А я, что делать я могу сам по себе?" Тот человек, что говорил с Верблюдом, еще спросил: "Скажи, возможно ль применить твой этот способ к чиновникам, что нами управляют?" Верблюд сказал: "Умею я одно - садить деревья только. А управление людьми - то дело просто не мое. Однако ж я живу в своей деревне и вижу, как начальник наших мест надоедает нам (и любит это делать!) приказами своими. Как будто бы и любит нас, жалеет, но в результате нам от них - одна беда. И днем и вечером приходит к нам чиновник и кричит: "Приказ начальника! Торопит вас пахать! Велит сажать и сеять! Смотреть за всходами своими! Скорей сучите свою нить! Скорей, проворней тките холст! Заботьтесь о своих детях и подростках! Кормите кур и поросят!" Ударит это в барабан и соберет нас всех, ударит в деревяшки - вызывает. А мы, простые маленькие люди, изволь готовить утром и на дню обеды, ужины, чтобы принять как надо чиновника в селе: и то боимся не поспеть! Куда уж там обогащать нам жизнь и дать душе покой? И вот откуда все наши беды, нерадивость и все такое, что видят все. Теперь как будто бы выходит, что с моим делом здесь сходство есть!"
Тогда спросивший Го об этих его делах, обрадовавшись, сказал: "Не прелесть ли? Я спрашивал его о том, как мне растить деревья, а получил в ответ искусство растить людей! Я это напишу в урок и назиданье чиновникам сих мест!"
Нечто об охотнике за змеями [22]
На пустырях Юнчжоу водится особая порода змей: по черному фону белый узор. Стоит коснуться ей дерева или травы - сейчас же умрут; укусит людей - ничем не спасешься. Однако же если поймать ее, высушить мясо, в пилюли целебные все обратить, то можно лечить, прекращая большую горячку, скрюченность ног, опухоль шеи, всякие злостные язвы, а если отрезать кусок ее мертвого мяса - оно убивает троих червей. Давно уже Великий врач, по императорскому повеленью, змей этих собирал и ежегодно в два приема их представлял как дань двору. Он нанимал людей, умевших змей ловить, засчитывая змей в земельный их оброк, - и населенье Юн друг с другом наперебой бросалось это исполнять.
22
Нечто об охотнике за змеями
Лю Цзун-юань (773-819)
195. Юнчжоу– область в нынешней провинции Хунань. ... убивает троих червей - то есть злых духов, обитающих в голове, чреве и ногах человека и вредящих его здоровью.
Великий врач– то есть сановник, ведающий придворными лекарями. 196. Кун-цзы (Мудрец Кун) - Конфуций.
Здесь есть какой-то Цзян, который, только этим занимаясь и извлекая пользу для себя, уж в третьем поколенье так живет. Его спросил я: как, мол, ты? Он отвечал: "Мой дед от этой штуки помер, и мой отец от этой штуки помер, и вот теперь я сам, их дело продолжая, живу уж так двенадцать лет. Неоднократно был и я на самом краю смерти". Когда он это говорил, то вид имел при этом будто невеселый и даже очень, скажу, грустный. Мне стало жаль его, и я, подумавши, сказал: "Ты, что же, считаешь это злом, что отравляет жизнь? Вот я тогда пойду скажу правителю уезда, что вами здесь заведует во всем, пускай заменит он повинность тебе эту, вернув тебя к обычному оброку. А? Как по-твоему, так будет хорошо?"
Цзян огорчился чрезвычайно, и слезы хлынули потоком. "О господин, - сказал он мне, - вы, кажется, жалеючи меня, хотите дать мне как бы жизнь! Но если это так, то все несчастия мои, входящие в повинность эту, не могут и в сравнение идти с ужасною бедой, которая ведь ждет меня, когда меня вернут к обычному оброку. Ведь если б я не исполнял повинность эту постоянно, то я давно бы захворал. С тех пор как я живу в деревне этой, прошло лет, в общем, шестьдесят, три поколения сменилось. А между тем мои соседи в деревне этой так живут, что с каждым Днем все хуже и несчастней. Истратят все то, что приносит земля; дотла проедят все то, что приходит в их дом. Со стоном и криком они, повернув свою спину, уходят отсюда иль просто от голода, жажды валятся на месте. Лежат труп на трупе погибшие здесь один за другим от бурь и дождей, иль от страшной жары, иль от разных миазмов, которыми они надышались. Из тех, кто когда-то жил с дедом моим, теперь не осталось
Когда приходит злодей-чиновник в деревню нашу, с востока и с запада - крики, проклятья, с севера, с юга - рев и насилья, - шум невозможный, визги испуга: куру, собаку - и тех не оставят в покое. Я же встаю, никуда не спеша, загляну в свою крынку, а там мои змеи еще все лежат, и я с облегченной душою иду и ложусь; кормлю их усердно, а время подходит, сдаю их - и все. Затем ухожу я к себе и вдосталь наесться могу того, что дает мне земля, и так до скончания жизни моей. И в самом-то деле, всего лишь два раза я в год здесь рискую нарваться на смерть, а прочее время отлично, спокойно живу, наслаждаюсь и жизнью доволен. Неужто сравню я такую вот жизнь с той жизнью, которой живут земляки мои, каждое утро рискуя, как я? И если теперь я даже умру на этой своей змеиной повинности, то все ж по сравнению с теми смертями, которыми мрут все мои земляки, моя будет после всех. Так как же я смею со злостью и ядом об этих своих делах толковать?"
Я слушал все это, предавшись унынию. Кун-цзы сказал нам: "Жестокое правительство злее всякого тигра". А я-то, бывало, в душе сомневался, чтоб это уж было действительно так! Теперь посмотрю я на Цзяна такого - как будто бы даже поверить готов.
Да, увы! Кто мог бы знать, что яд от податных чинов похуже и позлее будет, чем змеиный, такой, как тот, о коем речь? По этому поводу я и составил это свое настоящее слово. Я жду, значит, чтобы те люди, которые смотрят за нашим пародом, за всеми его настроениями, приняли к сведению эти слова.
Рассказ о плотнике [23]
Дом Пэй Фэн-шу находится на улочке Гуан-дэ, иль Светлой добродетели царя. Какой-то плотник постучал к нему в ворота, желая снять пустое помещение и поселиться у него слугой. На службе у него в руках саженный шест, и десятисаженный круг "гуй", и наугольник "цзюй", веревка, тушь - и все, а дома он не держит инструментов, которыми рубить или точить. Спросил его я, в чем его уменье. Он отвечал: "Я хорошо умею вот что: вымерить весь матерьял, прикинуть размеры постройки всей, какая потребуется высота, глубина и формы какие нужпы, круглые или в углах; где надо короче отмерить, где надо длиннее пустить. Я рас-поряжаюся сам, а рабочий народ исполняет и трудится, как я велю. Ведь если не будет меня, то эта масса людей никак не сумеет закончить простейшей постройки, какой-нибудь даже простой комнатушки. Поэтому, если нас кормят в каком-нибудь месте, присутственном и учрежденье, то я получаю свое содержание в три раза больше других, и если работаем мы в каком-нибудь частном доме, то я получаю значительно больше, чем прочие все".
23
Рассказ о плотнике
199. ... о принципах Иней и Чжоу– то есть древних династий Инь (1766-1122 гг. до н. э.) и Чжоу (1122-255 гг. до н. э.).
То был И, или Фу, или Чжоу, иль Шао– то есть И Инь (XVIII в. до н. э.), Фу Юэ (XIII в. до н. э.) -мудрые советники правителей; Чжоу и Шао - братья У-вана, основателя династии Чжоу, прославившиеся своей мудростью.
Однажды я пришел туда, где жил он: там у кровати не хватало ножки, а он не мог ее наладить и мне сказал: "Мне нужно будет поискать какого-нибудь мастера другого!" Я этому смеялся очень, считая, что он бестолков, что ничего он не умеет и только жаден до получки и падок до вещей готовых.
Затем столичный губернатор задумал отделать поизящней свои присутственные залы, и я пришел туда случайно как-то. Он свалил там уже весь как есть матерьял, он собрал там уже всех рабочих своих. Одни из них стояли там с топорами, в руках других пила и нож, и все стоят вокруг него, лицом к нему лишь обернувшись. А плотник мой, в левой руке держа мерку инь на десять сажен, а в правой руке держа саженную чжан, стоит среди них в самом центре. Он соображает, куда предназначить ту балку иль эту, в какую часть стройки; он смотрит, чтоб дерево было бы в си-шах поднять то иль это. Он машет своею саженною мерой, кричит: "Эй! Топор!" И те, у кого в руках топоры, бегут, чтобы стать по правую руку. Он взглядом укажет и крикнет: "Пила!" И всякий, пилу кто держит в руках, бежит, чтобы стать по левую руку. Мгновенье - рубят уже топоры, стругают ножи, - и все смотрят ему в лицо, и все ожидают, что скажет он им. Никто не посмеет по-своему делать. Тех, кто с работой своей не справляется, он, осерчав, отстраняет совсем, - никто не посмеет на это ворчать. Он рисует все здание, постройку, на маленькой стенке лишь в чи вышиной; но все то, что надо, наносит туда он до мелких деталей и вычислит точно вплоть до волоска. А строит огромное зданье, да так, что к нему ничего не добавишь, не снимешь! Когда ж он закончит постройку, то пишет на верхнем консоле вот так: "В таком-то году, в такой-то луне, такого-то дня, такой-то воздвиг". И это его фамилия будет, а все те рабочие, что под началом, в ту подпись не входят совсем.
Я все это видел, кругом осмотрел, весьма подивился; и понял тогда я огромное знанье его и искусство и в чем состоит его труд. Подумал затем и вздохнул в умиленье, сказав себе так: - Выходит, что плотник такой бросает ручную работу, и весь целиком он уходит в свое размышленье, в жизнь только ума. Выходит, что он умеет понять и познать то, что самое важное в деле. Я слышал, что тот, кто работает мыслью, других заставляет работать, а тот, кто работает силой своей, того заставляют работать другие! Выходит, значит, так, что он работает умом, не правда ль? Тот, кто уменьем обладает, распоряжается другими; тот, у кого есть в голове, дает совет и распорядок. Выходит, значит, так, что этот человек есть умница большая, не правда ль? Вот образец, что может послужить помощнику при троне Сына Неба, министру, управляющему нами и всей страной затем под нашим небом. Нет ничего, что б ближе было к делу, чем эта параллель. Он - тот, который занят делом страны под небом нашим всем, - он опирается в служенье на других, а исполнители - рабочие его - служители и сторожа официальных канцелярий, в деревне ж - староста, урядник; над ним стоит чиновник рядовой, над тем есть средние чины и высшие затем, над ними всеми есть сановники большие, министры, графы, наконец. Они поделены на шесть различных ведомств, которые затем распределяют работу всю меж сотнями чинов. А те уже идут из центра по стране, которая меж всех морей лежит. Имеем мы старшин на месте, имеем также окружных. В районе управляющий сидит, в уезде - малый губернатор, и все они своих помощников имеют. Под ними мелкие чины и исполнители приказов, а дальше вниз - хранители амбаров, десятские и прочие такие, которые идут на исполнение приказов тех, кто наверху. Все это мне напомнило рабочих, которые, каждый своим управляя уменьем, питаются силой работы своей. И те, кто в помощниках Сыну Небес состоит и в министры поставлен в нашей стране Поднебесной, имеют все это поднять и к своим приспособить задачам. Они всем указывают и распоряжаются всеми. Они же в систему приводят основы, статуты, принципы и их пополняют иль их сокращают. Они в согласье приводят законы, в законах наводят строгий порядок. И это мне напоминает, как плотник владеет своим наугольником, кругом, шнуром или тушью, чтоб дать окончательно план и размеры. Они выбирают крупнейших людей для постов на виду у страны Поднебесной, следят, чтоб они были годны для дела. Они строят жизнь для людей Поднебесной, стараясь, чтоб каждый был счастлив своим достояньем. Они по столице судят о том, что в глуши их провинций; они по провинции знают о том, что творится во всей их стране; они по стране иль уделу знать могут о всей Поднебесной, и все, что далеко иль близко, ничтожно иль очень огромно, они обсудить умудряются прямо по карте, которую держат в руках у себя. Опять это напоминает, как плотник рисует весь дом на стене и этим способствует делу, его завершению, успеху. Они продвигают и ставят на службу способных, но так, что тем не за что быть им признательным, чтить их; они отрешают от службы людей неспособных и их на покой удаляют, но так, чтоб и эти не смели бы вовсе ворчать иль быть недовольны. Не хвастаются своими талантами, славой своей блистать не желают; за мелкие вещи не станут и браться; у мелких чиновников рвать не хотят. И каждый день они с великими умами Поднебесной садятся обсуждать великие дела, принципиальные начала. И это опять-таки напоминает, как плотник умело рабочими распоряжается, сам не берясь за ручную работу и не хваляся своим мастерством.
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
