Клёст - птица горная
Шрифт:
После каждого взрыва слышался перестук железок по бронькам, щитам, человеческой плоти, балкам, телегам, — словно кто-то швырял веером пригоршни крупного гороха. После этого шла запоздалая волна вскриков, ругани, стонов. Я, пользуясь паузой после очередной волны взрывов, высунулся из ямы и увидел ужасающую картину: наша палатка оказалась изрешеченной почти в лоскуты, котёл был опрокинут (скорее всего, мы сами же его и сшибли, когда бросились к яме); где-то металась обезумевшая лошадь, которую пытался ловить не менее ошалевший воин.
Легионеры в большинстве своём
Недалеко грянул ещё один взрыв: я не заметил, как упала запоздавшая ракета. По телу одного удирающего солдата прошлась волна хлопков, прошивая его насквозь вместе с доспехом — кровавые брызги обогнали бегущего. Он, после толчка в спину, удивлённо посмотрел вниз, задержал бег, недоумённо проведя ладонями по испорченному доспеху, потом посмотрел на них, перемазанных красным, хотел что-то сказать, но только булькнул кровью, хлынувшей изо рта, и рухнул ничком. А меня лишь окатило тёплой, запоздалой волной воздуха, хотя смертельный свист прошёлся совсем рядом с ухом.
Обстрел прекратился. Я, отряхиваясь, встал и поспешил к химикам.
Последствия ракетной атаки оказались удручающими. Траншея по флангам оказалась вдруг препятствием для своих бегущих, быстро переполнилась, и многие погибли в давке. Некоторые командиры попытались превратить панику в организованный отход, справедливо полагая, что лучше всего вывести людей из зоны поражения, но, с другой стороны, ракеты падали где попало, и, наверное, самое лучшее было бы всё-таки всем залечь, а не бежать под обстрелом, когда вражеское железо легко пробивает и доспехи, и щиты.
Пожалуй, потери у кавалеристов были самые малые: вскочил на коня, дал шпоры — и ты уже далеко. Но их раненые лошади ржали так громко и жалобно, что даже зачерствевшее сердце разрывалось…
Ракеты представляли собой трубы, скатанные из многослойной бумаги, состоящейиз скленных между собой тонких листов. Верхушка ракеты сужалась до острия, а по бокам крепились направляющие крылышки, тоже из плотного картона. Летала такая «труба» за счёт большого медного горшка с высоким горлом, тонким у основания и резко расширявшимся к верху. Летал такой «горшок», вставленный в «трубу», наоборот, кверху дном, выбрасывая дым из горла.
Самые заманчивые цели — шатёр командующего и деревянные
Те, кто погиб в давке в траншеях, и вовсе приняли глупую смерть, поскольку возле них ни одной ракеты не упало.
Но все эти нюансы — это потом, потом! Сейчас нужно посмотреть, что там с моими подопечными…
Химики все были живы. По крайней мере, из моей «ближней» четвёрки — все. Сейчас они, словно очумевшие от дыма тараканы, сползались все к одной телеге, на краю которой восседал Философ. Похвальная дисциплина, вот только проклятый Философ уже успел засмолить какую-то явно запрещённую хрень.
Я, набрав в грудь побольше воздуха, хотел начать осыпать их всех солдатской бранью, но в этот момент вдалеке, на вражеской стороне, призывно затрубил рог, выводя тягучие руллады. И началось вражеское наступление.
Мы все повернули головы на ту сторону и увидели, что вражеская пехота развёрнута в плотные, строгие шеренги, а не расслабляется возле своих палаток. И эти шеренги неумолимо, в ногу, как на параде, двинулись в нашу сторону, ощетинившись лесом задранных пока вверх копий и гордо подняв боевые штандарты, лениво развевающиеся на утреннем ветерке.
Эта монолитная сплочённость и самоуверенность резко контрастировала с тем, что творилось на нашей стороне, где валялись бесполезные и ко всему равнодушные трупы, орали и ругались раненые, которым оказывали помощь и полковые лекари, и свои товарищи, кого-то перевязывая, кого-то оттаскивая в полковые лазареты; где бродили ошеломлённые, растерянные бойцы и заблудившиеся лошади. Белый кислый дым стлался по земле, от него першило в горле; догорали мелкие очаги «негасимого огня», беспощадно чадящие.
— Философ!!! — я заорал ему прямо в ухо, опасаясь, что он тоже оглушённый и, возможно, невменяемый от дозы курева. — Ты меня слышишь?!!
— Конечно, слышу, и не нужно так кричать, — ответил тот спокойно, глядя в даль мутными глазами.
— Что у вас есть?! «Негасимый огонь»? Горшки с порохом?
— Есть. Сейчас, для обороны, лучше всего смесь пороха и шрапнели, но наши умники дали очень мало: мол, мы обороняться не будем, мы будем вражеские города штурмовать… идиоты.
— Всем понятно?!! — гаркнул я на остальных химиков. — Все горшки с порохом — к бою!!! Все, какие есть!!!
— Против пехоты горшки с одним только порохом — неэффективны, они хороши только стены ломать, — возразил мне какой-то умник.
Я врезал ему пощёчину — несильно, чтобы не потерял сознание от избытка чувств:
— Выполнять приказ, мать вашу так!!!
Вращаясь несколько лет в научной среде, я сделал вывод, что для учёного человека есть только один авторитет — твёрдое слово. Ещё лучше, если оно подкреплено зуботычиной.
— Приводить горшки в боевое состояние!!! — добавил я и помчался к соседям — расчётам боевых машин.