Клёст - птица горная
Шрифт:
У каждого солдата есть иголка и нитки — осталось просто посадить моих подчинённых штопать палатку. Страшнее было другое: осознание, что был втянут в войну, методы которой оказались дикими и незнакомыми. Более того: похоже, что и наше командование не очень-то хорошо понимало, какие огромные возможности у него в руках, и что может сделать противник. Это как дикарь со стреломётом, который до последнего бьётся дубиной, а потом с изумлением видит, что один залп ужасной машины валит разом целую толпу словно косой…
И наш легион, и наши соседи — все сходили посмотреть на то место, куда «дракон» сбросил
Легионеры до самой темноты занимались очисткой траншей от трупов и укреплением частокола. Поздно ночью состоялось торжественное погребение Старика. Химики сделали этот церемониал немножко веселее: пламя огня окрасилось во все цвета радуги, при этом зелёный и синий, входящие в расцветку имперских штандартов, переливались сочнее и ярче других. Я как раз курнул щепоть моровки и, глядя на эту игру красок, в чём-то согласился с Философом.
Очень хотелось бы разузнать всё о том, что было ведомо нашему Старику, да только что теперь об этом говорить… Если его адъютант знал систему оповещения, разработанную для «драконов» и «летучих змеев», то дедок, несомненно, также располагал данными о существовании «летающих телег». А тысячники про них знали? — возможно, но не факт.
Кстати, о тысячниках. Старший миллефолиум возглавил легион, получив на свою голову необходимость срочно понять, что война стала другой, и ещё перенять «наследство» Старика. Мы получили приказ отойти назад на пол лиги, чтобы не попадать более в ракетную зону поражения, и ещё пришлось высылать постоянные ночные дозоры, имевшие задачу выявлять факты скрытного перемещения вражеских станков для запуска ракет в нашу сторону. Не знаю, удалось ли им выявить хотя бы одного ракетчика, но зато они постоянно натыкались на встречные дозоры противника, имевшие, надо полагать, примерно такие же указания.
На пальцах подобную ситуацию можно объяснить так. Предположим, у вас есть огород, и есть вороватый сосед. Вы на ночь спустили собаку с цепи с приказом караулить участок. Ваш сосед вам тоже не доверяет, и тоже спустил собаку. В итоге два кобеля столкнулись в темноте нос к носу, сцепились, начали рвать друг друга в клочья и лаять на всю деревню. Вспыхивал ожесточённый перезвон мечей, обозначавший искрами место стычки, вставала на уши охрана периметра, посылала сигнал тревоги, и вот уже дежурная сотня вся стоит на ногах… а звон и крики стихают, слышится мирный приближающийся топот конских копыт — возвращаются уцелевшие. А через час, возможно, всё повторится снова. Если не сегодня, то завтра — точно.
Передвинуть легион на пол лиги — это даже без рытья траншей задача на целый день: приходится перемещать подразделения в порядке очереди, чтобы не образовалась толкучка и давка, а те же требушеты приходится разбирать и собирать заново. Казалось бы, бой закончился в нашу пользу, и напрашивалось сходу закрепить успех: перейти на ледогорскую сторону и разгромить
Командиры нижнего звена, знающие, как известно, больше генералов, с высоты своего забора костерили командиров вышестоящих, воевать, как тоже известно, ни хрена не умеющих. Если учесть, что по итогам боя пришло указание переместить все легионы назад, тогда как сражение заканчивалось победно, то шум передвижения войск сопровождался «музыкой» солдатского мата громче обычного.
Лично мне все эти недовольства были до полкового барабана: и страна — не моя, и война — не моя. Воевать при условии, когда вокруг летает дурная шрапнель, убивающая десятками, а с неба падают «колбаски», способные выжигать людей сотнями, мне не хотелось совершенно. Особенно, если учесть, что даже высшее командование не до конца понимает, какое у него в руках страшное оружие, и не понимает, что нужно делать, когда и у врага имеется нечто похожее.
Меня опять позвали к командиру легиона. Уже к новому. Ну, теперь-то мне, наконец, дадут орден? Пора бы уже: зря я, что ли, столько раз топтал к нему дорогу?
В палатке, кроме командующего, я увидел своего сотника и даже тысячника — командира наёмников. Ого, собрано всё моё руководство! Ну, правильно: награду нужно вручать в торжественной обстановке и не втихаря от всего начальства. Новый командир легиона оказался молод: меньше сорока лет, без усов, но с правильной прямоугольной чёрной бородкой, тронутой лёгкой сединой. Если Старик любил кители, то этот, похоже, даже спал в боевой броньке.
Все три командира сидели за столом, а ещё два адъютанта стояли навытяжку. Один из адъютантов оказался новенький, а второго я видел на вышке во время боя. Они оба опустили очи долу, словно боялись на меня посмотреть. Я, конечно, великий герой, но зачем уж так меня бояться?
Я вытянулся и представился.
— Клёст, Клёст, — задумчиво побарабанил пальцами по столу командующий. — Определённо, знакомое имя…
Во как! «Определённо знакомое». У меня, вообще-то, уже на марше была пара заслуг. Хм, что-то не похоже, что мне орден подготовили… Старик, кстати, мне хотя бы премию разок выписал. Ладно, согласен и на деньги. Сколько, интересно, мне отвалят?
А сотник и тысячник — каковы, а? Командующий не может меня вспомнить, но они бы могли и подсказать: так, мол, и так — это наш прославленный герой…
— Клёст, тебя обвиняют в тяжёлом преступлении: использованию не по назначению взрывчатых веществ. А это — полевой суд. Что скажешь в своё оправдание?
У меня глаза на лоб полезли:
— Это когда же я использовал их не по назначению?! Только против врагов!
— Ты не придуривайся! — подал голос тысячник. — Ты приказал заряды большой мощности использовать против конницы. Было такое?