Клуб, которого не было
Шрифт:
4 минуты 59 секунд. С последним ударом бубна «Кукуруза» стихает – в ушах гул, как на взлетной полосе, на сцену, за арфу, выпархивает Бэби Ди и, лучезарно улыбаясь, выходит добрейший Тибет. Зал в истерике: ну наконец-то засранец звукорежиссер закончил свою пытку. Разве можно предположить, что это не звукорежиссер, а воплощение добродетели Дэвид пытку придумал. К его ногам летит портрет. Его портрет. Спасибо, что не попали.
Отец Косьма, мощный детина в рясе, с доверчивыми детскими глазами, за руку проводит на ВИП худенькую женщину. Мама. Тибет велел маме священника выделить лучшее место. Я видел его у
Курить в зале Тибет запретил – в туалете дым стеной и прения:
– Я этого концерта всю жизнь ждал. Только вот звукорежиссер – козел, это надо ведь вначале было влупить на такую громкость!
В нюансах звука, как в футболе и политике, разбирается каждый первый.
Так и прожили: пятнадцать муми-троллей любили друг друга два часа, Дэвид источал благо, святой отец млел, официанты готовились сервировать стол для прощального обеда.
Когда все закончилось, когда последний влюбленный в жгущую тибетову улыбку покинул зал и в честь пианистки Майи, ненароком родившейся сегодня, был сказан тост – вот тогда зазвонил у меня телефон, разрушая идиллию семейного ужина в пустом клубе за полночь.
Драм-н-бас-промоутер Парамонов говорит короткими назывными предложениями:
– Prodigy. After-party. Ехать в городе некуда. Воскресенье. Через пять минут у тебя.
Менеджер Катя пулей летит открывать клуб: свет, музыка, бар расчехлить – будто и не закрывались. Катя – девушка стремительная. И Prodigy ей куда как понятнее, чем Дэвид -Тибет.
– Грегори, я очень тебя прошу: можно они не будут сюда подниматься? – доверительно шепчет мне на ухо Тибет.
Конечно, можно. Мы на третьем, они на втором. И, пока Тибет негромко знакомит отца Косьму с проблемами
коптских текстов, мы с Беном Часны спускаемся лестничным пролетом ниже. Катя молодец, зарядила сборник, оставшийся с драм-н-бас вечеринки, бармены у нее жонглируют бутылками, иллюминация – по всему залу: будто пять минут назад здесь не спали в темноте уборщицы. Две переодетые в штатское симпатичные официантки – больше не нашлось – изображают посетительниц. Prodigy присаживаются у бара, недовольно вертят носами: клуб пустой, как ни крути.
– Пойдем наверх, как-то у них тут невесело, – говорит Бен. Он отыграл сегодня перед Тибетом сольный концерт как Six Organs of Admittance и у него отличное настроение.
Поднимаемся наверх. Четвертый тост за здоровье пианистки.
Спускаемся вниз. Prodigy предсказуемо свинчивают из пустого зала – видим удаляющиеся спины. Катя расстроена. Да ладно тебе.
Поднимаемся наверх. Святой отец едет домой. Спускается по лестнице, приподняв рясу.
– Грегори, у меня к тебе просьба, – крутит меня за пуговицу пиджака Тибет. – Он любит музыку. Он бедный монах. Сделай ему, пожалуйста, клубную карту. Я готов заплатить, если нужно.
– Уехали Prodigy? – прорезается в трубке промоутер Парамонов. – Ну и бог с ними, сами не знают, чего хотят. Спасибо в любом случае.
Из женского туалета выбегает уборщица. Выразительно вращает большими глазами. Случайно встретилась с Бэби Ди.
Нет, что
Вот наложилось – у Магди и Сергеева огромная вечеринка на каком-то складе, а у нас – Дани Сицилиано. Совпасть по дате с сильными коллегами – совершенно ненужное соревнование, но рано или поздно такое случается, и тогда закадычная дружба или скромная симпатия перерастет в череду дипломатических экивоков. Можно мы у вас свои флаеры разложим в обмен на ваши? Спасибо, в другой раз – обязательно. Давайте мы своего хедлайнера до полуночи выпустим, а вы своего – часа в три, чтобы народ и к вам, и к нам успел. Нет – ну и ничего страшного. Встретимся-созвонимся, мир непредсказуемо тесен.
– А можно, – у Сергеева это «а можно» получается так по винни-пуховски, что ответить «нельзя» просто невозможно, – а можно Дани к нам заедет ненадолго?
Сергеев привозил ее в «Шестнадцать тонн» сто лет назад – они дружат. Мы некстати прошляпили, влепили на билборд слоган «Впервые в России!», глупо получилось, и у меня, чего там, легкое чувство вины. Прошу тур-менеджера проехать с гостьей через сергеевский склад.
– Это же другие промоутеры, – удивленно поднимает бровь Нико. На прошлой неделе я вынес ему мозг, расписывая недопустимость контактов артиста с другими промоутерами – именно так, не-до-пу-сти-мость: монументальные существительные его голова усваивает лучше.
– Ну и ничего, – говорю. У Нико сбой программы.
Сижу в пустом клубе, ем грибной суп и смотрю, как на вечерний «Кровосток» стягиваются робкие струйки зрителей. Человек двести от силы. Говорил я Игорю: может, не надо на год себя контрактом связывать. Теперь этот недешевый «Кровосток» – наша судьба. Как мой грибной суп – при любом шеф-поваре-катастрофе разводится из одного и того же порошка и стратегически безвреден.
Дани, веселая, длинная, по-калифорнийски расслабленная, влетает в зал, опережая Нико. Он, пыхтя, тащит ее диджейскую сумку – девушке-диджею au-pair полагается по весовой категории.
– Как я рада была их видеть! – это Дани про Сергеева с Магди. Нико бросает на меня озабоченный взгляд: не заревнует ли начальник. Не заревнует, вот еще. Мои друзья ко мне тоже через весь город едут, у кого бы ни выступали.
Начинается приветственный борщ. Кончается «Кровосток». Соня приехала, обняла меня и Нико, прыгнула за вертушки: начинает с хербертовского трека. Дани еле заметно морщится: у них с Хербертом все кончено, оказывается.
– Кевин Блехдом! – ей в руки попала программка с нашим доморощенным Hall of Fame. – Она же главная по тарелочкам в моей группе, когда мы играем концерт. И что, была у вас весной?
Хорошо, когда есть свой Hall of Fame – и лежит на каждом столе между солью-перцем и подсвечником. Родственные души здесь быстро находят друг друга, даром, что инюрколлегия наша не материальна.
Дани машет длинными руками, поправляет пышное каре, воздушные большие серьги из ниточек качаются в такт. Она хотела бы играть здесь со своей подругой Кевин, но бюджет. Понятно, бюджет – это всегда сложно, вот и Магди с Сергеевым о том же говорят. А что, правда, что весь город сегодня поедет к ним, а здесь будет человек сто?