Клуб, которого не было
Шрифт:
Издержки мультикультурализма. В среду на вечеринке у Сида разбили огромное зеркало в женском туалете. В четверг на закрытом корпоративе с Ксенией Собчак и прочими трюфелями от козырька на крыльце оторвали ветвь пыльных искусственных цветов. В пятницу Олейников, пресс-атташе в теле художника, попыхивая трубкой, взял клей-пистолет, вошел в туалет и увил осколок зеркала, пострадавшего от панков, розами, которые оторвали поклонники– Собчак.
У нас
А на следующей неделе кто-нибудь за зеркалом съездит. Или – наверно, съездит: смертельно опасная лестница на сцену ждет своей следующей недели тоже без малого год.
С «Качем» нас Сид связал. Лидер «Тараканов!», по совместительству наш диджей-резидент, – это прорва информации, «Музыкальный киоск» какой-то. Рассказал, что в Питере родился страшный рэпер-матерщинник, не чета «Кровостоку», и мантра у него главная – «Питер рулит, Москва сосет». Питерцы это как слышат, так у них коллективный оргазм с последующим залпом «Авроры» случается. Страшно модная вещь.
– Вот я и подумал: может, тебе оно надо? – поделился Сид.
Оно хорошо. «Девять-один-один – это Питер, МТС» – такое нам точно надо.
Я позвонил страшному рэперу-матерщиннику Мастербою, тот тихо и интеллигентно попросил перезвонить директору, автоответчик голосом Вертинского пропел: «Если я не могу ответить, значит, я в метро, – взял театральную паузу и заключил с апломбом: – Да, я езжу на метро!» После чего не связаться с группой «Кач» было бы просто преступлением.
Директор Владимир Кауфман работал с группой «Форум». Совсем не страшный Сергей Мастербой оказался хорошим актером; интеллигентный, рассудительный, чуть-чуть застенчив. Гадкими фразочками типа «Лена – жопа из полиэтилена» стреляет только по работе. Эпатаж – дело чести; Олейников взял Мастербоеву картинку с Валентиной Матвиенко, подписал: «Питер рулит – Москва сосет», расклеил по городу тиражом в несколько тысяч экземпляров. Шум поднялся – дело было в шляпе.
Как досадно, когда на концерт приходит триста человек. Как замечательно, когда на концерт приходит триста человек – без дополнительной рекламы, в глаза не видав артиста, на сиськи-письки'-провокацию. Сиськами дело не заканчивается: Мастербой покупает зал оптом, как супермаркет – бройлеров. Играем в телевидение: оно ведь безнадежно тупо не потому, что публика – дура, а потому, что дорогие телезрители – близнецы-братья, когда дурят, и непреклонные, ни в чем не схожие индивиды, когда думают.
На сцене в «Каче» по сюжету два человека – это смущает, действа не будет. Я позвонил безотказному виджею Дэну, Дэн морщился, слушая тексты, но обещал проиллюстрировать слово в слово. Договорились с Юлей Юденич, что ее золоченые пальмы и фанерный трон, позаимствованные по случаю для вечеринки с Джей-Джей Йохансоном, мы сначала для «Кача» используем – публика за четыре часа сменится, никто и не заметит.
Теперь «Кач» отправился в соседний лабаз есть хачапури, а мне позвонил Игорь:
– Центральный стол на ВИПе с продажи снимай. «Мумий Тролль» приедет.
Интересное дело. Не то, понятно, что «Мумий Тролль» приедет – он на этой сцене не далее чем
– Мой
– совет
– Илюше
– Лагутенко!…
«Кач» возвращается с хачапури-трапезы, диджей сводит картинку с заводскими трубами и картинку с бюстом восьмого размера: непобедимая гадость; Мастербой надевает черные очки-муху, поехали.
По его лбу бегут струйки пота. Одна, вторая – Мастербой порядком нервничает. Черные очки – средство защиты. На «Питер рулит – Москва сосет» Олейников подбадривающе кричит. Зал подхватывает. Мастербой утирает пот со лба – отлегло немного. Застенчивый провокатор – это что-то из «Ночного портье».
А теперь главный номер программы:
– Мой
– совет
– певице
– Земфире!…
Перевожу взгляд на стол «Мумий Тролля». Невидимый из зала Илья Лагутенко встает в полный рост, протягивает к Мастербою руки, начинает ободряюще раскачиваться
в такт – и никто, кроме нас с виджеем, не видит, как два артиста, словно в зеркале повторяя движения друг друга, лицом к лицу, читают в унисон:
– Мой
– совет
– Илюше
– Лагутенко!…
Мастербой пунцового цвета. Ничего не подозревающий зал довольно вопит. Концерт получился. Легенда родилась.
Звонит Юля. Йохансон будет в клубе через полчаса. Мы заканчиваем, все по плану.
В гримерке «Кача» ждет бутылка Moet Chandon от «Мумий Тролля». С Moet Chandon я Мастербоя почему-то представляю себе лучше, чем с бутылкой водки. Оно артистичнее: а у нас ведь случился чистой воды спектакль. Хороший спектакль.
Мастербой неловко снимает кепку – на красном от напряжения лбу остается круг:
– Вот ведь как.
Стесняется. Где-то там, тихо, про себя, он страшно доволен. Кто бы сказал в девяностых, что дефицит подонков приведет к постановкам про подонков? Золотая жила.
На сцене переставляют пальмы и трон для Йохансона. Уборщицы гоняют швабрами пыль. Юля отдает распоряжения диджеям. Пересменка на следующего балтийского провокатора: пост сдал, пост принял.
– Блины, конечно, блины! – Йохансон в прекрасном расположении духа.
Олеся пулей летит за блинами на кухню.
Мне не так уж близки его сеты: фоновая салонная инкрустация, добротная, матовая, с обилием цитат из себя самого. Концерт интересней. На входе – убийство: селебрити за вертушками, жанр, который будет работать и после конца света. На ВИПе, освободившемся от Лагутенко, сидят двое индусов: высокий статный парень и седая женщина с благородно прямой спиной. Ждут выхода Йохансона. Английский электронный террорист Киеран Хебден, он же Four Tet, принял наше приглашение, убедившись, что сможет приехать вместе с мамой и потратить несколько дней на экскурсии по городу. Вчера, инкогнито, они слушали Tequilajazzz. Сегодня вернулись на Йохансона. Завтра сын будет играть, а мама – сидеть здесь же на ВИПе. Переживать, кажется, не будет. Мама у Four Tet – железной выдержки дама.