Ключ от рая

Таган Атаджан

— Ну, а мы-то при чем?

— Сам хочешь, сам и проси!

— Люди, дело вот в чем. Мы и сами живем не сказать чтобы сладко. Но в этом году аллах пожалел нас, и урожай был хороший. У ахальцев плохо с зерном. Конечно, они и так оружие дадут, но я думаю, что надо и им помочь. Поэтому мы хотели спросить вас, согласны отдать лишнее зерно, чтобы отвезти в Ахал?

— А если не дадим?

— Силой возьмешь?

— Нет, люди, если не дадите, силой отнимать никто не будет.

— Но ведь как давать, одни мало дадут, другие

много?

— Пусть дают, кто сколько не пожалеет. Ругать никого не будем. Наши люди сегодня пойдут по аулам, сыпьте все им.

— Ну, конец теперь?

— Все сказал?

— Нет, еще не все.

— Тогда говори, с самого утра на ногах, когда домой вернемся?

— Сказать я вот что еще хочу. Завелись тут у нас слишком храбрые молодцы, и не сидится им па месте.

— Ну и что же?

— Слава богу! Ты, хан, гордиться такими должен!

— Да нет, гордиться тут нечем. Потому что храбрость свою они на то пускают, чтобы грабить проходящие мимо караваны. А те потом в отместку сестер наших и жен поперек седла увозят. И мы все из-за этих разбойников должны страдать.

— Что же ты делать хочешь?

— Конечно, надо их наказать!

— А нам-то что! Кто может, пусть и грабит! Как будто нас не грабили!

— Глаза им выколоть!

— Нет, глаза им выкалывать не будем. Я хочу только, чтобы эти люди вышли сами и признались. И даю ханское слово, вина им будет прощена.

— Прощать таких?

— Нет, все равно не прощать, наказать надо!

— Я сказал, пусть сознаются — и будут прощены. Само собой, до первого нового грабежа. Выходите!

Но из толпы никто не выходил. Хан прождал минуту и подозвал к себе глашатая Джаллы. Он решил, что, может, не все слышали, и велел громко повторить его слова. Джаллы прокричал, но из толпы снова никто не вышел. Тогда был передан новый приказ хана: всем людям разделиться по своим аулам. Толпа задвигалась. Старики сошли с возвышения и подошли к своим. Скоро все сборище разбилось на отдельные группы.

Каушут тоже спустился вниз и подозвал к себе Ора-за. Сначала никто не понял, зачем ему мальчик, думали, так просто, ханская прихоть, и с удивлением смотрели, как они вдвоем обходили аул за аулом. И только когда они остановились у одной из групп, стало ясно, зачем был позван Ораз. Мальчик увидел Кичи-кела и указал пальцем на него:

— Вот он, Каушут-ага. Еще у него была белая лошадь. А папаха эта же самая.

— А ну, джигит, выйди вперед, — сказал Каушут притворно ласковым голосом.

Кичи сделал несколько шагов и улыбнулся:

— Ну, если сам хан ханов просит, придется выйти!..

— Придется, богатырь. И штаны снять придется, если хан тебя попросит.

Тут голос Кичи сорвался неожиданно на грубый:

— Нет уж, штаны мои трогать не стоит!

Каушут повернулся к Оразу:

— Ты хорошо узнал его? Получше посмотри, чтоб не говорил потом, что ошибся.

— Я не ошибся. Он был с ними. Я видел.

— А

может, и не я? Может, кто-то другой? — угрожающе процедил ему Кичи-кел.

— Да ты чуть не задавил меня! Мимо проскакал, даже не заметил. А я в тех кустах прятался!

— На кого ты врешь, щенок!

Толпа зашумела:

— А чего ему врать?

— Ораз мальчик честный, не соврет, я его знаю!

— А вы тоже уши поразвесили! А ты, змееныш, попадись только мне!

— Ну, ну, парень, ты на мальчика не кричи! И на людей тоже. Кто свой народ не почитает, тот и отца родного — не подумает — продаст!

— Хан-ага, я и людей уважаю, и отца своего тоже. Не надо такими словами зря бросаться.

— А я тебе говорю, что не уважаешь. И от имени всего народа говорю. Если бы ты его уважал, то не стал бы грабить чужой караван, чтобы потом другие за тебя расплачивались. А уж сделал, так будь мужчиной, вышел бы сейчас, когда тебя просили, и признался. Выходит, ты еще и трус.

При последних словах хана Кичи-кел опустил голову.

В толпе опять раздались голоса:

— Признавайся!

— И дружков своих назови!

— В землю таких живьем закапывать!

— Слышишь, что люди говорят? Или тебе на всех наплевать? Говори, кто твои товарищи?

— Не было у меня и нет никаких товарищей.

— Ты что, разве не человек? Если ты скажешь, что не человек, я поверю, что у тебя нет товарищей,

— Я человек, хан, но товарищей у меня нет.

— Значит, ты один ограбил караван?

— Да, один.

— Врешь!

— Почему же вру?

— Потому что человек, который даже боится в своем поступке сознаться, один напасть на караван тем более не сможет. Кто еще с тобой был?

— Я же сказал, я был один.

— Ты на меня так не смотри, парень, ты не мне врешь, а всему своему народу.

По Кичи уперся и не хотел больше ничего говорить. Тогда его повели на середину. Вслед ему из толпы летела оскорбительная ругань. Люди, обиженные со всех сторон, рады были хоть на ком-то выместить свое зло.

— Хан-ага, если ты не разденешь его перед всеми, значит, всех нас оскорбишь!

— Нет, живьем таких в землю!

— И пусть друзей своих назовет!

Наконец Каушут и его окружение подошли к минба-ру и перед ним остановились.

— Ну, последний раз говорю тебе, парень, назови, кто был с тобой. Так и тебе и нам лучше будет,

— Я сказал уже, не было никого со мной.

Тут Каушут вышел наконец из себя. Голова его вскинулась от гнева.

— Снимай дон!

Кичи понял, что теперь шутки с ханом плохи. И поэтому не заставил повторять приказ дважды.

— И рубаху снимай!

Кичи замешкался на минуту, но, взглянув хану в лицо, быстро снял и рубаху.

— А теперь все остальное!

Но этого уже Кичи сам сделать не мог. Хан не стал говорить ему еще раз. Не спуская глаз с провинившегося, он коротко приказал: