Ключ от рая
Шрифт:
Скакуны не могли спокойно стоять на месте, перебирали нетерпеливо ногами, точно земля жгла им копыта. Волновались и наездники, каждому казалось, что у жеребца противника и холка выше, и ноги тоньше и длиннее.
Толпа тоже с нетерпением ждала, когда дадут сигнал к началу. И лишь в сторонке сидели на лошадях человек пять молодых парней, всем видом своим стараясь выказать безразличие к происходящему. Эти всадники были еще недостаточно опытны, чтобы участвовать в призовых скачках, они должны были скакать сбоку от дистанции, сопровождать к финишу возвращавшихся соперников.
У
Старик распорядитель уже готов был дать старт, как неожиданно от толпы болельщиков оторвался всадник и во весь опор поскакал к группе у финиша. Это был пожилой худощавый человек, полы тонкого его халата развевались по ветру и лицо было красным от негодования. Он осадил коня возле самого яшули и с ходу начал кричать что-то.
— Нет, не может такого быть! — отвечал яшули.
— Это ты говоришь, а я хорошо его знаю, ровесник, такие люди ни бога, ни людей не боятся, что угодно могут сделать, совести-то у них нет!..
Яшули не хотел испытывать терпение наездников и поэтому уговаривал прискакавшего не мешать началу, но тот не сдавался:
— Нет, пусть он подъедет сюда, ты своими глазами глянь ей в зубы, иначе поперек поскачу, все равно проходу не дам!
Яшули понял, что спорить бесполезно и лучше в самом деле проверить лошадь перед началом скачек. Он снял папаху и махнул в сторону тех, кто был на старте:
— Эй, белолобый, сюда!
Наездник ослабил узду, и жеребец, принявший это как сигнал к забегу, бросился вперед. Остальные тоже было рванулись, но наездники их удержали. Рысаки громко заржали, явно выражая этим недовольство. Наездник, которого отозвал яшули, с трудом развернул своего жеребца и поскакал к старейшинам.
Как только он подъехал, яшули взял коня за морду и попытался открыть пасть. Но жеребцу это не понравилось, он тряхнул головой и вырвался из рук яшули.
— А ну, сам открой ему рот.
Наездник как бы нехотя занес ногу, но прискакавший старик опередил его, сам соскочил со своего коня, подбежал к жеребцу, крепко схватил его за челюсть и раскрыл рот.
Жеребец оказался пятилетним, старик был прав. Наездника тут же сняли с соревнования, и он поплелся в сторону с опущенной головой.
Кто-то закричал вслед:
— Поздравляем, джигит! Поделись наградой, ов!
Наездник разозлился, лицо его вспыхнуло.
Тем временем три лошади, оставшиеся на старте, получили сигнал и бросились вперед. Они подняли такой стук, как будто их было не три, а по крайней мере тридцать. Летящие из-под копыт комья глины словно праздничными пышками осыпали тех, кто стоял слишком близко.
Жеребец с пятном на лбу, увидев своих собратьев бегущими, заволновался, стал ржать, бить землю копытами. Ему тоже хотелось в забег. Хозяин злобно дернул поводьями, точно лошадь была виновата, что она оказалась старше, чем надо. Жеребец притих, но все равно не спускал глаз с
Во втором заезде было выпущено шесть лошадей-пятилеток. С ними шла и лошадь Ходжама Шукура. Бывший хан потерял покой. Он закружил вокруг своего скакуна как заводной. То гладил ему гриву, то круп, то ноги. А лошадь стояла, не обращая на него внимания, и только вытягивала голову в сторону вернувшихся и прохаживавшихся жеребцов первого заезда.
— Пятилеток выводи на старт! — прокричал на всю округу Джаллы.
Все еще не прекращавшийся горячий спор между теми, кто был доволен результатами предыдущего заезда, и теми, кто был недоволен, сразу же притих, и головы всех повернулись в сторону выходивших к началу круга новых наездников.
Пять лошадей уже стояли на месте, и только не хватало одной — ханской. Ходжам Шукур все еще обхаживал ее, уговаривал, чуть не умолял прийти к финишу первой, как будто она понимала что-то и от его уговоров мог зависеть результат.
По приказу яшули Джаллы прокричал Ходжаму Шукуру:
— Хан-ага, вас ждут!
Шукур отчего-то приуныл, словно предчувствовал недоброе, собственноручно подвязал лошади хвост, подвел ее к месту старта и только тут передал повод наезднику.
Потом ласково похлопал лошадь и подтолкнул ее вперед:
— Иди, родная, да будет удача с тобой!
На сей раз топот сорвавшихся с места лошадей оказался еще сильнее, чем в первом заезде. Со всех сторон раздавались голоса:
— Йя, аллах!
— Постарайся, красавица моя!
— Чув-в!
— Давай, родная!
Особенно волновался Ходжам Шукур. Казалось, что он не стоит у финиша, а сам скачет на своей лошади. Хан размахивал руками; словно плетью рассекал воздух концом веревки и выкрикивал то и дело: «Йя, мой господин! О, Шахимердан!» Но никто не обращал на него внимания, все с не меньшим азартом следили за бегом летящих по кругу лошадей.
Глашатай Джаллы что-то выкрикивал, но его голос тонул в общем шуме. Те, кто уже сделали свои ставки, орали невообразимыми голосами, каждый выкликал имя своей лошади, надеясь, что если даже она шла позади, все равно успеет к финишу обогнать других.
Среди лошадей второго заезда была и черная лошадь Пенди-бая, в общем-то принадлежавшая больше Мяли-ку, который увлекался скачками гораздо сильнее, чем его отец. И сейчас он переживал куда заметней самого Пенди-бая. В Серахсе это была одна из самых лучших лошадей, и обскакать ее могла только лошадь Ходжама Шукура.
Сейчас они были главными претендентами на почетный приз. Большинство ставок приходилось именно на них.
Обычно, когда не было серьезных соперников, Мялик сам скакал на своей лошади, но в этот раз, когда она шла с лошадью Ходжама Шукура, он посадил в седло вместо себя своего приятеля Кичи-кела. Кичи-кел хоть и не был профессиональным джигитом, но в седле держался тоже неплохо, а главное, весил на целый пуд меньше Мялика. К тому же Кичи умел резким свистом подзадорить лошадь, а если рядом оказывался незадачливый наездник, мог и дернуть его незаметно за ногу и заставить сбиться с галопа Мялику же только и надо было, чтобы его лошадь пришла первой.