Книга снов
Шрифт:
Сестра Марион открывает окно настежь.
Еще минуту его присутствие в комнате ощутимо, а потом Генри Скиннер разворачивается и очень тихо уходит из своей жизни.
Эпилог
ГЕНРИ
Порой серебристые чайки и большие морские альбатросы кружат над бухтой. Как сейчас, когда вода принимает металлически-голубоватый оттенок и заливает заходящее солнце.
Я жду их, и когда они приходят, я не удивляюсь
Они подходят к самой воде, гуляя по маленькому пляжу недалеко от Тай Керка. Там, где времена и миры переходят друг в друга.
Эдди, Сэм, Мэдлин.
Я беззвучно и незаметно приближаюсь к ним.
Обнимаю Эдди и своего сына.
Мы наблюдаем закат. Закаты на краю света, который многие называют началом, самые прекрасные. Они каждый день по-разному расцвечивают небо. Сегодня оно покрыто перистыми облаками, самолеты рисуют свои зигзагообразные линии на бело-золотом полотне, которое по краям окрашивается в цвет спелых абрикосов.
– Привет, Генри, – говорит Эдди и улыбается, глядя на море, на отблески волн. Ее глаза наполнены солнечным светом.
– Привет, любимая.
Так всегда говорится: в гроб с собой не возьмешь ничего земного. Ни денег, ни имущества, ни красоты, ни власти – ничего.
Это верно.
Некоторых, преодолевших границы миров, очень сильно ошеломил тот факт, что они не смогли захватить с собой ничего материального.
Но есть и другая правда.
Можно взять с собой все то, что невозможно удержать при жизни. Потому что при жизни это лишь ощущение, порой лишь на несколько секунд, порой лишь украдкой.
Мы можем забрать с собой счастье.
И любовь.
Прекрасные часы всей жизни, весь свет, который наблюдаем в спокойствии, и приятный аромат, и смех, и дружбу. Все-все поцелуи, и ласковые прикосновения, и песни. Ветер, бьющий в лицо, танго. Музыку, хруст осенних трав, покрывшихся изморозью за ночь. Мерцание звезд и радость, отвагу и щедрость.
Все это можно взять с собой.
Все это находится где-то между.
– Не уходите с пустым сердцем, – шепчу я им.
Они берутся за руки и так стоят, смотрят на заходящее в море солнце, которое всех нас защищает, наши мечты, наши жизни.
Они идут, держась за руки, в Тай Керк, и я с ними. Невидимый, без тени. Уайлдер Гласс разжег огонь в камине моего отца, и, когда он смотрит на Эдди, он счастлив и все еще немного смущен. Она любит его, и я лишь изредка прихожу навещать ее во сне.
Я следую за ними до порога и пою, и, пока это длится, возвращается все, чем я когда-то был.
Мне видны все пути, которыми могут пойти Мэдлин, Сэмюэль и Эдди. Я вижу решающие для них моменты, они отличаются по звучанию, по цвету. Но их совместный путь – самый хороший.
Я пою о танце морских волн Ируаза и точно знаю, каково это, когда летнее море разбивается о скалы, когда оно танцует под песню ветра.
Я пою о цвете прилива и зимнего моря, о свете, который льется на свинцово-серое море во время дождя, когда небо чернеет, но одновременно кое-где проглядывает солнце. Я пою о темно-синей лазури, о бирюзе, о ночной синеве, о предрассветной дымке, и молочно-белых волнах, и волнах прозрачных, как зеленое стекло. О небе, которое тысячами красок любит
Прежде чем Эдди закрывает дверь, она еще раз оборачивается.
– Генри Мало Скиннер, – произносит она еле слышно.
На мгновение я чувствую дуновение ветра в лицо, ощущаю соленый воздух. Я убираю со лба Эдди локон волос. Она улыбается, словно может почувствовать мое прикосновение. Может быть, так оно и есть.
Между жизнью и смертью есть нечто большее, чем можно увидеть отсюда.
Послесловие, благодарности, заключение
Чем лучше было мое с отцом взаимопонимание, тем ощутимее становился страх, что он может умереть и оставить меня совсем одну. Без наших разговоров, без той защищенности и внутреннего спокойствия, которое мне дарило его присутствие. Годами я мучилась от бессонницы – пожирающий меня липкий страх не давал уснуть: что, если мой лучший друг, доверенное лицо в налоговых делах, в отношениях с мужчинами, мой неизменный «союзник» в семействе Георге – что будет, если этот человек, который постоянно давал мне ощущать свою любовь и понимание, если этот свет большой души однажды в действительности умрет?
– Я этого не переживу, – шептала в отчаянии я, двадцатипятилетняя, в темноте комнаты. Позднее я заглушала свой страх виски, которое не любила. Еще позже мне удавалось успокаивать себя тем, что этого не произойдет еще долго, очень долго, ведь он был полон сил, энергии и любви. В нем было столько жизни, что казалось, она не может сгореть слишком быстро.
Он сгорел за одиннадцать дней, 4 апреля 2011 года, ему было семьдесят два, слишком рано умер Вольфганг Георге. Мне было тридцать восемь, и его смерть изменила меня.
Страх, что папы не станет, и его реальная смерть, наступившая так внезапно, оставили отпечаток на моей жизни и на моем творчестве. Умирание, смерть. Скорбь, ощущение покинутости. Страх того, что меня тоже однажды не станет, вопрос: и что потом? Вечное сомнение: когда придет мой час, буду ли я уверена в том, что прожила свою жизнь так, как могла бы?
Все эти экзистенциальные вопросы о смерти окрасили три моих последних романа: «Музыка лунного света», «Лавандовая комната» и «Книга снов».
Для подобной литературы, посвященной бытию и небытию, не имеющей счастливого конца, не очень хорошо идущей на книжном рынке, мне нужны были профессионалы книжного дела, готовые проделать этот путь вместе со мной.
Писатели, которые сами столь же одержимы творчеством, как мой муж Йенс. Он всегда первым дает зеленый свет моим идеям: «Давай, вперед, переступай границы, иначе зачем вообще писать?» Наш творческий взаимообмен открывает для меня тысячи дверей.
Вторая спутница на этом пути – Андреа Мюллер, мой редактор, человек, который никогда не лжет. Ее прямота может причинить и боль, и стыд, и все же ее безжалостное воодушевление является основой, на которой я строю свои истории, зная, что госпожа Мюллер усилит хорошее, а все неудачные моменты нивелирует.