Книга снов

Георге Нина

– Мысленно сожмите, пожалуйста, кулак, – просит врач. – Представьте, что вы двигаете пальцами на ногах вверх и вниз.

Он заставляет Генри представить, как тот играет в теннис, в футбол, а потом – танцует.

Электродатчики на голове и на груди у Генри регистрируют все. Так доктор Сол хочет проверить, не появится ли что-то в образной зоне, не удастся ли хотя бы зафиксировать что-то биорезонансным датчиком.

Да. Я хочу, чтобы Сол, и Фосс, и их чертов Монстр наконец-то подтвердили, что Генри и правда вернулся. Не потому, что я не верю Сэму. А потому, что я не могу поверить самой себе. Я не

доверяю себе и не верю, что врачи слышат нас.

Ничто в мозгу Генри не говорит о том, что он представляет движения. Ничто не выдает и того, что он просто спокойно лежит, потому что просто не знает, что он в коме.

– Мистер Скиннер? Мистер Генри Скиннер?

Тест на тета-волны. Я наблюдаю за доктором Солом, но тот лишь сосредоточенно фиксирует показания мониторов.

Возле нас ходит сестра Марион.

– Если ничего не получится, это не значит, что все потеряно, – говорит она тихо. – После тестов мы еще раз подключим мистера Скиннера на двадцать четыре часа к электродам. Мне они нравятся гораздо больше, чем этот телепат. Он наблюдает мистера Скиннера всего лишь в течение одного часа. В этот час он может быть где угодно, только не здесь.

– Как дела у Мэдди? – спрашивает Сэм.

– Она борется, Сэмюэль. Борется.

– Она хочет жить, но не доверяет себе, – объясняет он.

– Ты так хорошо ее знаешь, э… что так себе это представляешь? – спрашивает сестра Марион ласково.

– Нет, она сама мне это сказала, – отвечает он.

– Ах вот оно что, сама.

– Да. Во сне, – серьезно объясняет Сэм.

Он утверждает это, как писатели, которые излагают мне свои идеи. Спокойно и убежденно. Никого из них я не считала экстравагантным. Даже в тех случаях, когда они рассказывали, что сны – это якобы визиты собственного духа к родственным душам. Не зазорно посещать уже и мертвых. Машины сновидений, ясновидение, сонные путешествия во времени – ничто из этого не казалось мне прежде абсурдным или безумным. Поппи, Рольф, Андреа и я уже обсуждали возможность невозможного. Мне к невероятному не привыкать. Предназначение литературы – исследовать неизвестные миры. Кто, как не писатели, мог бы с такой отвагой о них позаботиться? В чьи обязанности входит продумывать вопрос «а что, если» без каких бы то ни было ограничений?

И все же сейчас я отстраняюсь.

Мы в реальности. Не в книге, не на соревновании умников-зануд.

Здесь имеются: громыхающий Монстр, вопросы доктора Сола, автомат искусственного дыхания, который восемь раз в минуту вталкивает кислород в легкие Генри и высасывает обратно. Такова реальность.

Уже шесть недель Генри не дышал самостоятельно. Время чудес приходит так медленно. Когда ничего не ждешь с такой силой, как чуда. Но ничего не происходит.

– Ты видел ее во сне? – спрашивает сестра Марион уже медленно. – А когда?

– Той ночью, когда у нее началось заражение крови.

– Не расскажешь мне? Знаешь, ведь сны – это средство коммуникации и…

– Я принесу себе чая, – бросаю я раздраженно и встаю.

Не могу так. Не могу выносить, как сестра Марион дает Сэму еще большую надежду.

– Вам не нравится наш разговор, миссис Томлин?

Нет. Мое истерзанное сердце рвется на части, когда я вижу этого подростка и свет падает так, что он становится копией своего

отца.

Я буду защищать тебя, Сэм, клянусь я про себя, защищать всегда, даже когда перестану понимать от чего. Может быть, от переизбытка иллюзий? Да, именно от обманчивого представления, будто чудо происходит именно тогда, когда ты в нем больше всего нуждаешься.

– Разве вы сами не видели мистера Скиннера во сне, миссис Томлин? – спрашивает ночная сестра прокуренным голосом.

Треск лампочек под потолком становится иным.

Как там Сэм говорил? Как он чувствует, что Генри с нами, совсем рядом, может нас видеть, хочет нам что-то сказать?

Кажется…

…будто иглу опускают на пластинку.

Мне очень хорошо знакомо это чувство. Это тайное дыхание мира. Внимание оркестра, направленное на кончик дирижерской палочки.

Но я отказываюсь признать очевидное. И даже тот сон, в котором я была с Генри. Это была лишь тоска. Не более.

А если нет?

– Когда-то мне снился отец, – отвечаю я неохотно. – Но уже после его смерти. Сначала часто, потом реже.

Сестра Марион кивает.

Когда я вижу своего отца, то сразу понимаю, что это сон. Так всегда происходит, когда мы теряем тех, кто был для нас целым миром. По нашей жизни бежит трещина, в ней исчезают смех и легкость. Их отсутствие ломает нас, и в какой-то момент мы начинаем четко ощущать разницу между реальностью и грезами. Словно только смерть позволяет вступить в мир между мирами.

Лишь изредка я слышу отца не во сне. Например, когда я обнимала Сэма в больничной церкви. Тогда мой отец громко и четко сказал мне: «Найди себе место и пропой его».

Дважды у меня возникало чувство, будто я – это он. Первый раз, когда я ездила на мотоцикле. И второй раз в Корнуолле, воздух был свежим, все еще теплым, но уже чувствовалась осень. Море пело, и все было хорошо. Казалось, будто он в моем теле, идет и наслаждается тем, что снова может чувствовать. Тепло собственного тела, запахи, работу мышц, биение сердца. Это ощущение точно длилось четыре-пять минут.

Но несмотря на отчетливость этих ощущений, я полагаю их удачным самообманом.

Люди таковы, что они представляют себе самые невероятные вещи ради утешения и верят в их реальность.

– Миссис Томлин, вы когда-нибудь слышали о посмертном опыте людей?

– Предсмертном?

– Нет, посмертном. Вы видели во сне вашего отца? Возникало ли у вас когда-нибудь чувство, что он рядом? Что вы можете ощутить его запах? Или слышать? Опыт, полученный после смерти, – это моменты коммуникации. Что-то, что люди переживают, когда умирают самые близкие.

Нет, хочу я закричать. Все это бред. Бред!

Именно так я воображала себе, как Генри зовет меня. Эдди, помоги мне! Бред на почве злоупотребления сансером!

– Нет, – утверждаю я. – Мозг склонен к самообману. Мы утешаем себя и представляем, будто слышим, чувствуем и обоняем любимых. Самоисцеление – лучшее лечение. Но в действительности Генри не проявил ни малейшей реакции на мое присутствие. Ни малейшей, слышите вы? Посмертный опыт? Сны? Избавьте меня, пожалуйста, от этого!

Собственный голос звенит в ушах. Даже доктор Сол выглянул из своего стеклянного отсека.