Книга тайных желаний
Шрифт:
— Вам с Памфилой стоит знать меру, — сказала я Йолте по возвращении. — Хватит и половины того, что вы подмешали сегодня.
— Думаешь, Фаддей что-то заподозрил?
— Нет, думаю, он хорошо отдохнул.
V
Весной, в середине месяца, называемого египтянами фаменот, мы с Йолтой сидели у пруда. Она читала «Одиссею» Гомера, список с которой был сшит в толстый кодекс, один из самых ценных в библиотеке Харана. Я принесла тетке поэму с разрешения Фаддея
Наши тайные походы в скрипторий затянулись на всю осень и зиму. Через месяц после первой вылазки Йолта стала наведываться в кабинет не чаще раза в неделю, чтобы отвести возможные подозрения от Фаддея, да и сколько же можно было угощать его пивом. Наши занятия замедлились, когда Харан подхватил какую-то желудочную хворь и несколько недель не выходил из дома. Тем не менее к этому времени мы просмотрели все свитки из шкафа и теперь знали о делах Харана гораздо больше, чем нам хотелось бы. Живот Фаддея раздувался от пива. Мы же не нашли ни единого доказательства того, что Хая жива.
Я лежала в траве, рассматривая клочковатые облака в небе, и задавалась вопросом, почему же Иуда мне не пишет. Гонец из Галилеи добирался до Александрии за три месяца, мы же провели здесь уже двенадцать. Может, Иуда нанял ненадежного посланника? Или в дороге с гонцом приключилась беда? Антипа мог давным-давно прекратить поиски. Я вонзила ногти в подушечку большого пальца. Почему Иисус не послал за мной?
В день, когда муж сообщил мне, что начинает свое служение, он прижался лбом к моему лбу и закрыл глаза. Я попыталась представить это… представить Иисуса. Но его черты уже утратили прежнюю четкость. Это медленное исчезновение ужаснуло меня.
Памфила принесла наш ужин.
— Накрыть вам в саду? — спросила она, входя во двор.
Я села, и образ Иисуса рассеялся, вызвав у меня внезапное и острое чувство одиночества.
— Давай поедим здесь, — предложила Йолта, откладывая кодекс.
— Не было ли писем сегодня? — спросила я Памфилу. Она обещала извещать меня о прибытии гонцов, но я все равно каждый день повторяла вопрос.
— К сожалению, нет. — Она с любопытством посмотрела на меня. — Должно быть, это очень важное письмо.
— Мой брат обещал написать, когда мы сможем без опаски вернуться в Галилею.
Памфила резко остановилась, отчего поднос у нее в руках подскочил.
— Лави уедет с вами?
— Без него нам в дороге не справиться. — Я слишком поздно поняла, что ответила не подумав. Сердце Лави принадлежало Памфиле, и она, по всей видимости, отдала ему свое. Если ей станет известно, что письмо приведет к разлуке с Лави, не станет ли она скрывать его от меня? Можно ли ей доверять?
Она налила вина сначала Йолте, затем мне и протянула нам миски с чечевичной похлебкой, приправленной чесноком.
— Если Лави поедет со мной, я позабочусь, чтобы ему хватило денег вернуться в Александрию, — заверила я.
Она сухо кивнула.
Йолта нахмурилась. Я без труда прочла тетины мысли: «Понимаю, ты хочешь заручиться расположением служанки, но будут
Когда Памфила ушла, ложка Йолты глухо стукнула о миску. У меня тоже пропал аппетит. Я снова легла на землю, закрыла глаза и попыталась отыскать в памяти лицо мужа, но ничего не нашла.
VI
Я вложила пять драхм в руку Лави.
— Ступай на рынок и купи дорожный мешок из шерстяной ткани, куда поместятся свитки. — Я подвела его к каменному сосуду в моей комнате, вытащила оттуда свитки один за другим и разложила их на постели. — Наша старая кожаная сумка уже маловата.
Лави посмотрел на свитки.
— Их двадцать семь, — сказала я.
Из маленького окошка в комнату проникало послеполуденное солнце. Проходя сквозь пальмовые листья, его лучи становились бледно-зелеными. Я смотрела на свитки. Годами я вымаливала право писать. Каждое слово, каждый росчерк пера стоили усилий и потому были бесценны. Меня пронзило неожиданное чувство — не знаю, можно ли назвать его гордостью, скорее это было удовлетворение оттого, что я, так или иначе, добилась своего. Это же надо! Двадцать семь свитков.
За последний год я закончила повести о библейских матриархах, записала историю Хаи, утраченной дочери, и Йолты, матери, которая ищет свое дитя. Я показала ее тете, едва просохли чернила, и та, закончив чтение, сказала: «Хая потеряна, но ее история останется с нами», — и я поняла, что это принесло ей облегчение. Я записала свои причитания по Сусанне, которыми покрывала черепки, оставленные в Назарете. Всё я не вспомнила, но порадовалась и тому, что удалось записать. Я изложила историю своей дружбы с Фазелис и ее побега от Антипы, а также составила описание нашей жизни в Назарете.
Лави оторвал глаза от охапки папирусов:
— Значит ли новая сумка, что мы скоро отправляемся в путь?
— Я все еще жду весточки из Галилеи. И когда она придет, я хочу быть готова.
Мне действительно требовалась сумка побольше, но я отправляла Лави в город не только за этим. Я размышляла над тем, как перейти к щекотливому вопросу, когда он вдруг сказал:
— Я хочу жениться на Памфиле.
Новость меня ошарашила.
— А хочет ли Памфила выйти за тебя?
— Мы заключили бы брак хоть завтра, будь у меня средства к существованию. Мне придется искать работу здесь, в Александрии, ведь она не покинет Египет.
Лави собирается остаться здесь? У меня упало сердце.
— А когда я найду работу, — добавил он, — я пойду к ее отцу. Мы не сможем пожениться без его благословения. Он виноградарь в Дионисии. Не знаю, даст ли он согласие на брак с чужеземцем.
— С чего бы ее отцу тебя отвергать? Если хочешь, я могу написать ему, превознося твои достоинства.
— Спасибо.
— Мне нужно знать: ты еще планируешь проводить нас в Галилею? Мы с Йолтой не можем путешествовать в одиночку, это слишком опасно.