Книга тайных желаний
Шрифт:
Первое время Йолта не беспокоила меня, решив, что мне надо побыть в одиночестве, но теперь она была здесь. Ее голова лежала на моей подушке.
— Бежать от страха — значит укреплять его, — сказала она.
Я ничего не ответила.
— Дитя, все будет хорошо.
Тут я не выдержала:
— Будет ли? Ты не можешь сказать наверняка. Откуда тебе знать?
— Ох, Ана, Ана. Когда я говорю, что все будет хорошо, я не утверждаю, что тебя ждет безоблачное будущее. Пусть жизнь решает сама. Я только говорю, что все будет хорошо у тебя. Хорошо вопреки всему.
—
— Если Антипа убьет его, ты будешь опустошена и безутешна, но есть в тебе нечто несокрушимое: твердость, частица самой Софии. Когда придет время, ты найдешь к ней путь. И тогда поймешь, о чем я говорю.
Я положила голову на ее руку, жилистую и крепкую, как сама Йолта. Смысл ее слов ускользал от меня, и я провалилась в сон без сновидений, похожий на черный бездонный колодец. Когда я проснулась, тетка по-прежнему была со мной.
— Нам надо поговорить о том, как ты собираешься возвращаться в Галилею, — сказала Йолта за завтраком на следующее утро.
Она обмакнула кусок хлеба в мед и положила его в рот. Немножко меда попало ей на подбородок, и я почувствовала, что ко мне возвращается аппетит. Я отломила кусок пшеничного хлеба.
— Ты боишься за Иисуса. Я же боюсь за тебя, — снова заговорила Йолта.
На пол у стола легло пятно света. Я смотрела на него, надеясь, что в нем появятся волшебные письмена и укажут мне путь. Возвращаться было опасно — возможно, не менее опасно, чем в дни моего бегства, — но мне было необходимо увидеть Иисуса.
— Если Иисус в беде, — отвечала я, — я хочу встретиться с ним, пока не стало слишком поздно.
Тетя наклонилась вперед и мягко посмотрела на меня:
— Если ты вернешься к нему сейчас, боюсь, Антипа утвердится в своем желании заточить его.
Об этом я не подумала.
— Думаешь, мое присутствие подвергнет Иисуса еще большей опасности?
Она посмотрела на меня, удивленно подняв брови:
— А ты нет?
VIII
Всю неделю я не показывалась в скриптории, но этим утром решила пойти, раз уж мне предстояло пока жить в Александрии. Я скользнула за стол, который, как я не могла не заметить, был прибран: желтая древесина сияла, источая аромат лимонного масла.
— Тебя здесь не хватало, — приветствовал меня Фаддей со своего места в другой стороне хранилища.
Я улыбнулась ему и начала работу: переписала прошение от женщины, которая хотела уменьшить налог на зерно, потому что прошлогодний потоп нанес урон ее полям, — документ весьма унылый. Но я была рада тому, что могу хоть как-то отвлечься от переживаний, и к середине дня бездумное выписывание хвостиков и крючочков, которые потом складывались в слова, захватило меня.
Фаддей бодрствовал. Возможно, мое возвращение слегка оживило его. Было около полудня, когда он заметил, что я посматриваю на него через плечо, и перехватил мой взгляд.
— Ана, могу я спросить, что вы с тетей искали в свитках?
Я молча уставилась
— Ты знал?
— Я был рад подремать, и за это я благодарен вам, но время от времени я просыпался.
Что он действительно видел? Я собиралась соврать, сказать ему, что Йолте хотелось скоротать время и она всего лишь помогала мне, но слова застряли на языке. Я больше не желала обманывать.
— Я взяла ключ от шкафа, — призналась я. — Мы изучали свитки в надежде найти записи о дочери Йолты.
Фаддей потер подбородок, и на одно ужасное мгновение я подумала, что он бросится к Харану. Я вскочила с места, усилием воли заставив себя не выдавать волнения.
— Прости нашу хитрость. Я не хотела вмешивать тебя в наши дела, ведь мы могли попасться. Пожалуйста, прости меня…
— Успокойся, Ана. Я не держу зла ни на тебя, ни на твою тетку.
У меня отлегло от сердца.
— Ты не расскажешь Харану?
— О нет. Он мне не друг. Платит немного, а потом жалуется на мою медлительность, хотя работа так нудна, что я дремлю, лишь бы отделаться от нее. Твое присутствие привнесло некоторую… живость. — Он улыбнулся. — Какие записи вы искали?
— Любые, которые указали бы местонахождение ее дочери. Харан передал девочку в приемную семью.
Никого из нынешних слуг, включая Фаддея, в те времена еще не было в доме Харана — это Йолта осторожно разведала сразу по прибытии. Я спросила, слышал ли писец что-нибудь о моей тетке. Он кивнул:
— Говорили, она отравила мужа и Харан отправил ее к терапевтам, чтобы спасти от ареста.
— Это ложь! — возмутилась я.
— Как имя ее дочери? — поинтересовался он.
— Хая. Ей было два года, когда тетка ее видела в последний раз.
Старик прищурил глаза и забарабанил пальцами по виску, словно пытался вызвать какое-то воспоминание.
— Это имя, — пробормотал он скорее сам себе, чем мне, — я точно его где-то встречал.
Я широко распахнула глаза. Стоит ли надеяться, что у него есть ответ? Фаддей распоряжался скрипторием и всем его содержимым в течение девяти лет. Он знал о делах Харана больше других. Мне хотелось подскочить к нему и постучать по голове с другой стороны, но я замерла в ожидании.
Старик принялся ходить кругами по комнате. На втором круге он остановился и кивнул:
— Ага. — Его лицо изменилось. Мне почудилось, что я разглядела следы тревоги. — Идем.
Мы проскользнули в кабинет Харана. Фаддей достал закрытую деревянную шкатулку, которая неприметно примостилась на нижней полке. На крышке была изображена богиня с соколиными крыльями — Нефтида, хранительницы мертвых, как пояснил Фаддей. Он снял ключ с крючка под столом Харана и отомкнул шкатулку. Внутри лежали несколько свитков, десять или двенадцать.
— Здесь Харан хранит документы, которые желает держать в секрете. — Старик перебрал свитки. — В самом начале моей службы хозяин велел снять копии с каждого из этих свитков. Если не ошибаюсь, среди них есть свидетельство о смерти девочки по имени Хая. Имя необычное, так что я его запомнил.