Книга тайных желаний
Шрифт:
Служанка остановилась перед одной из дверей.
— Вы будете жить здесь, — сказала она на ломаном греческом и добавила: — Жены нет. Здесь живут только сам Харан и его слуги.
— Какой у тебя хороший слух, — заметила я.
— У всех слуг хороший слух, — парировал она, и я увидела, как усмешка тронула губы Лави.
— Где же сыновья Харана? — спросила Йолта.
— Они управляют его имениями в дельте Нила. — Она жестом пригласила Лави следовать за ней и ушла, встряхнув волосами и покачивая бедрами. Прежде чем броситься за египтянкой, Лави несколько мгновений смотрел ей вслед с разинутым ртом.
Между
— Харан тебе не доверяет, — сказала я. — Ему точно известно, зачем ты здесь.
— Да, ты права.
— Однако это странно: он так старается оградить Хаю от тебя. Запер нас в доме. Что плохого в том, если ты с ней увидишься? Наверное, какой-то пункт в договоре с ее новой семьей и существует, но почему-то мне кажется, что он скрывает Хаю лишь затем, чтобы наказать тебя. Может ли человек быть настолько мстительным?
— Слухи о смерти моего мужа покрыли его позором, ведь его родную сестру сочли убийцей. Из-за этого он понес убытки. Утратил уважение горожан. Испытал стыд. Он так и не оправился и никогда не перестанет винить меня. Его жажда мести безгранична.
Мы помолчали, а потом я увидела, что ей в голову пришла какая-то мысль, разгадка.
— А вдруг Харан прячет Хаю не только из мести, а потому что хочет сохранить в тайне какие-то свои махинации?
Я похолодела.
— Тетя, что ты имеешь в виду?
— Не знаю, — сказала она. — Посмотрим.
В центре сада был маленький пруд, полный голубых лотосов. «По крайней мере, — подумала я, — нам есть где жить».
Пока Йолта устраивалась на новом месте, я вышла во двор и опустилась на колени у пруда. Я разглядывала лотосы, которые удивительным образом росли прямо из тины на дне, как вдруг за моей спиной послышались шаги. Я обернулась. Передо мной стоял Апион.
Благодарю тебя, — сказал он. — Ты рисковала, прикрывая меня.
— Это меньшее, что я могла сделать.
— Что ж, племянница Харана, чего ты хочешь от меня? — улыбнулся он.
— Время покажет, — ответила я.
II
Утро я проводила в небольшом скриптории Харана, снимая копии с его деловых бумаг. «Дурак хранит один экземпляр, — говаривал он, — мудрец — два».
От своего отца дядя унаследовал поля, на которых произрастал папирус, и дело Харана процветало, хотя записи — все эти контракты, купчие, счета и расписки — были отчаянно скучны. Настоящие горы уныния. К счастью, дядя все еще входил в совет старейшин, заправляющий всеми делами иудеев в городе, что обеспечивало мне знакомство с куда более захватывающими документами. Я переписала чудесную подборку душераздирающих жалоб, в которых речь шла то о беременных вдовах и невестках, потерявших девственность до брака, то об избиении мужьями жен или о женах, оставивших мужей. Там было свидетельство обвиненной в прелюбодеянии женщины, где она отстаивала свою невиновность в таких решительных выражениях, что я не могла не улыбнуться. Другое принадлежало жене раввина, которая утверждала, что банщик обварил ей бедра кипятком. Самое удивительное послание было написано девушкой, которая просила совет старейшин позволить ей самой выбрать себе жениха. Каким же скучным мне казался теперь Назарет!
Никогда прежде я не писала на таком
Его похрапывание придавало мне храбрости, и я тоже забрасывала работу, принимаясь за свои истории о матриархах. Нежданного появления Харана опасаться не стоило: он целыми днями пропадал в городе, то заседая в совете, то занимаясь делами синагоги или греческими играми в амфитеатре. Когда же он был дома, мы старались держаться от него подальше и даже ели на женской половине. Все, что от меня требовалось, — работать чуть быстрее, чем медлительный, вечно храпящий Фаддей. Благодаря этому я успела записать истории Юдифи, Руфи, Мариам, Деворы и Иезавели. Свитки я прятала в большом каменном сосуде у себя комнате, где уже лежали остальные мои записи.
После полудня я возвращалась на женскую половину, предавалась лени и тревожным размышлениям о моем возлюбленном. Я представляла, как он бродит по Галилее, останавливаясь поговорить с прокаженными, блудницами и прочими мамзерим, или призывает первых стать последними, и все это на глазах Антипиных соглядатаев.
Чтобы отвлечься от печальных мыслей, я придумала развлекать Йолту и Лави чтением своих свитков. С каждым днем тетка все больше уходила в себя, замкнулась и совсем притихла. То, что мы не могли отправиться на поиски Хаи, надломило ее, и я надеялась облегчить страдания Йолты своими сочинениями. Они, по всей видимости, действительно придавали ей бодрости, но все же главным их почитателем стал Лави.
Как-то раз он появился у нас на пороге:
— Можно я приведу Памфилу послушать твои истории? — спросил он.
Сначала я подумала, что дело в моей манере чтения: пытаясь хоть как-то расшевелить Йолту, я каждый раз устраивала небольшое представление. Конечно, я не танцевала, как Тавифа, но по возможности оживляла чтение голосом и жестами. Когда я в лицах представила Йолте и Лави сцену усекновения Юдифью головы Олоферна, оба не смогли удержаться от возгласов восхищения.
— Памфилу? — переспросила я.
— Красивую египтянку, — подсказала Йолта. — Служанку.
Я понимающе улыбнулась Лави:
— Что ж, приведи ее, и я начну.
Он бросился было к двери, но остановился на полдороге:
— Почитай нам, пожалуйста, историю Рахили, чье лицо было прекраснее тысячи лун, и Иакова, который четырнадцать лет трудился, чтобы жениться на ней.
III
Йолта сидела в кресле, покрытом искусной резьбой. Она оставалась там изо дня в день, часто — закрыв глаза и потирая сложенные на коленях руки. Ее мысли блуждали где-то далеко.
Всю весну и лето мы оставались пленницами в доме Харана. Мы так и не побывали в великой библиотеке и в храме, не посмотрели на обелиск, не видели ни одного из маленьких сфинксов, угнездившихся на стене гавани. Вот уже несколько недель Йолта не заговаривала о Хае, но я догадывалась, что именно о ней думает тетка, беспокойно ерзая в кресле.
— Тетя, — сказала я, не в силах больше терпеть наше жалкое положение, — мы приехали сюда искать Хаю. Давай найдем ее, пусть и против воли Харана.