Книга вторая. Мечта обретённая

Виксар Аноним

– Тогда ты берёшь и начинаешь всё заново, разве нет?

Голос Виграфа стал более жёстким - он явно почувствовал мою горечь и подстроился под изменившийся фон разговора. Он не поддерживал светскую беседу, не болтал перед сном, не критиковал, а действительно хотел узнать ответы на свои вопросы. И именно эта неожиданная серьёзность дала мне силы продолжить.

– Нет, - я качнул головой, глядя в сверкающие точки на тёмном бархате, но почти не видя их.
– Можно хоть десять раз начать с нуля, но это будет не твой ноль. Точнее, не так... Каждый ноль твоей страны станет твоим нулём. Ты сам станешь им, как человек, который должен был сделать всё как надо - и не сделал. Не на кого переводить стрелки, не на кого надеяться. В тяжёлый момент никто не придёт и не скажет: "ну, хватит, теперь

я всё исправлю" - потому что никому это не нужно, у них свои дела. Не сможешь ты - не сможет никто. Это не уйти из замка и всплыть на другом краю континента, где тебя не знают. Ты либо несёшь свой долг, либо никогда за него не берёшься. Полная, абсолютная неотвратимость.

– Всплыть на другом краю...
– тихо повторил Виграф.

– Фраза одного из здешних знакомых, - пояснил я.

– Да, всё верно.

– Что?

Феодал чуть поёрзал.

– Здесь нет неотвратимости, Маркус. Здесь люди живут надеждой.

– Надеждой? На что?
– горько усмехнулся я, отстранённо понимая, что собеседник ни в чём не виноват и не стоит давить ему на психику.

– На лучший исход. Мы живём в таком мире, где не проигрывать невозможно, а потому поражение по определению не может быть конечным. Если все резко станут самураями и, вне зависимости от конкретных обстоятельств, будут расставаться с жизнью при недостижении желаемого результата, никого не останется, кроме нескольких везунчиков. Зачем губить людские жизни?

– А зачем они такие вот?..

Виграф надолго замолчал, прежде чем вкрадчиво ответить:

– Ты ведь ищешь здесь союзников не от избытка человеколюбия и желания дать кому-то посмотреть мир. Не знаю, что произошло лично у тебя, однако ни один Правитель ещё не приходил сюда от хорошей жизни. Поправь меня, если ошибаюсь: по принципу неотвратимости, ты должен был смириться со своей потерей и остаться на месте. Покориться и жить дальше.

– Я сейчас не об этом, - у меня чуть отлегло от души: мы по-разному воспринимали одни категории, и это можно было считать одной из причин размолвки.
– Неотвратимость это не отказ от самого себя, а внутреннее принятие любого события, независимо от того, нравится оно тебе или нет. Да, я проиграл войну, - голос снова подскочил, хотя внутренняя боль чуть ослабла, - и пытаюсь наверстать это. Но я не рассказываю на каждом углу, что, на самом деле, никакой войны не было, если и была, то я почти её выиграл, если и не выиграл, то не сильно и хотелось, и вообще, ничего я не потерял, скоро заживу ещё лучше прежнего. Ты знаешь хоть одного здесь, кто пытался бы бороться за свой клочок земли до последнего? Без этих вот "переберусь в более спокойное место, и всё будет нормально"?

Отзвуки моей громкой тирады ещё некоторое время висели в воздухе, но потом слились со звенящей ночной тишиной. За это время я успел не то чтобы в корне сменить позицию, но пережить внезапную волну эмоций и посмотреть на обсуждаемую тему более трезвым взглядом.

– Я знаю нескольких, - негромко отозвался Виграф. Однако я его перебил:

– Извини, давай не будем дальше об этом. Я наговорил много лишнего, чего на самом деле не думаю.

– Не подвергая анализу твои слова о Доменах - я должен, тем не менее, поблагодарить тебя за информацию о Правителях.

– Те ещё сволочи, да?
– поморщился я, ощущая едкий стыд.

– Маркус, - Виграф в очередной раз произнёс моё имя так, что оно заменило сотню других слов.
– Никто ни с кем не ругался, ты всего лишь выпустил пар. Я достаточно хорошо ориентируюсь в конфликтах, и можешь об этом не волноваться. А по сути обсуждения - ты действительно сумел наиболее полно ответить на мой первоначальный вопрос.

– Какой?
– в замешательстве спросил я. Феодал тихо и переливисто рассмеялся.
– А... ну да.

– Думаю, пора отходить ко сну.

– Это точно. Спокойной ночи, Граф.

– Спокойной ночи, Маркус.
– Затем он добавил, без тени иронии: - Пусть мне приснится земля мудрых и справедливых правителей.

"И мне", - подумал я, не утруждая себя размышлениями о том, что он имел в виду на самом деле.

* * * * *

Едва

небо над Юстицией приобрело красные вечерние оттенки, особняк Деционов распахнул двери. Первые гости появились на ведущей к нему аллее почти сразу же, а к моменту захода солнца вестибюль уже наполнился толпой приветливо переговаривающихся молодых мужчин и женщин, медленно растекающихся по внутренним помещениям; ещё больше оказалось на улице, тех, кто заинтересовался парком на заднем дворе или термой. Соседи по домам, родам и работе, выпускники одной школы самых разных лет, однополчане - все возможные друзья друзей Деционов, пребывающие в городе, хотели прийти и всех готовы были принять, благо принимающий род ни в чём не нуждался и даже тяготы продолжающейся войны пока обходили его стороной.

Многие из присутствующих не могли похвастаться таким же безоблачным положением дел. На протяжении нескольких месяцев события, за исключением коротких спокойных периодов, неслись вскачь и в отдельно взятых семьях могло произойти что угодно, от разрушения дальнего поместья до смерти кого-то из близких. Патриции, каждый из которых в той или иной мере, но постоянно рисковал жизнью по долгу гражданской или военной службы, тяжело воспринимали смерть друг друга: неизвестно, кто и при каких обстоятельствах станет следующим. Тем ценнее были минуты общей радости, а уж такое событие как первый после завершения осады родной Юстиции приём и вовсе не имело шансов остаться незамеченным. Закончили основную работу городские службы, прошёл на площадях Армилустриум, посвящённый тем воинам, которые в отгремевшей битве не закрыли свой личный счёт и через какое-то время должны были отправиться на поле боя снова. Теперь молодёжь собиралась, чтобы отпраздновать своим кругом.

По слухам, Валерия Децион, двадцатичетырёхлетняя дочь зампрефекта юго-восточного округа Юстиции, имела определённое влияние на отца и уговорила его съездить на несколько дней в соседнюю провинцию Нептунус проверить хозяйство на семейной вилле. Сама Валерия утверждала, что с папой у неё хорошие отношения, но уехал он по собственной инициативе, помня собственные молодые годы. В любом случае, городской особняк оказался в её временном пользовании и собирался быть проверен на износоустойчивость.

Предпочитавшие классический отдых гости расположились внутри и группами от пяти до двадцати человек заняли три зала, две гостиные, две каминные, мансарду и несколько балконов. Любители активного с элементами провокации времяпровождения сконцентрировались в районе здания термы в дальнем конце двора, где можно было как пообщаться и потанцевать на свежем воздухе, так и принять водные процедуры; многие уже знали, что помимо мужского и женского помещений имеется предназначенное для совместного купания, кого-то это открытие только поджидало. Не определившиеся и склонные к сменам формата развлечений расселись на выходящей к заднему двору лоджии, откуда можно было легко дойти и до площадки перед входом в парк, превращённой в танцевальную, и до ближайшей гостиной.

Возможно, Люции стоило переместиться куда-то ещё. В местной планировке она практически не ориентировалась и по приходу сразу направилась в знакомый средний зал с роялем. У окон округлой внешней стены, выходящих на переднюю аллею, стояли небольшие пуфики, отделяемые от остального пространства тем самым роялем. Замечательное место: если кого и притягивало, то только таких же интровертов, не склонных к болтовне и занятых собственными мыслями.

Однако сейчас она не была в этом уверена. Вечерний вид со второго этажа с самого начала обманул её ожидания и не утолил внутреннюю жажду, всего лишь поставив тоску на паузу до момента отведения от него взгляда. А некоторое время назад у другого конца стены появился юноша, периодически бросающий на неё взгляд. Знакомый наверняка подошёл бы, знакомый, но сомневающийся стоял бы по-другому, нервничая в раздумьях. Этот же, явно незнакомый, стоял спокойно, заняв место между окнами с бокалом в руке и то углубляясь в мысли, то прерываясь на очередной взгляд в сторону Люции.