Книга вторая. Мечта обретённая
Шрифт:
Виграф действительно не задержался, хотя я мысленно настроился на долгое ожидание. Одарил меня весёлым взглядом, протянул наверх тарелочку с мясной и сырной нарезкой.
– Маркус, у тебя глаза как книга, удивляюсь, что никто не читал тебя раньше. Я умею создавать настроение и не прибегая к постельным игрищам.
Чуть покраснев, я принял еду, на всякий случай протянул свободную руку, чтобы помочь забраться. Феодал взлетел едва ли не без помощи лестницы, но за ладонь из вежливости взялся.
Над нами снова появилась торпеда аэростата. Пока Виграф занимался приборной панелью, а я вернулся под тёплый плед и
Вулкан вскоре скрылся за стенкой моторного отсека, следом исчезла блестящая полоска моря, пропав за многочисленными холмами. Передо мной остались только закинувший ногу на ногу Виграф и завтрак на высоте несколько сотен метров. Между диванчиками мы протянули широкую доску, на которой и разместили всю посуду; память об ацтеках-кулинарах возбуждала аппетит, и тарелки с разнообразной едой появлялись едва ли не быстрее, чем опустошались предшествующие.
Дождавшись, когда двигатель поутихнет, я поинтересовался:
– А куда мы тогда летим?
– Никуда конкретно, - пожал плечами Виграф, размешивая сахар в чае.
– Чтоб не сидеть на одном месте, полетаем посмотрим достопримечательности, глядишь, по пути определимся с желаниями.
– Он поднял на меня глаза: - Я ведь правильно понял, в империю ты раздумал подаваться?
– Угу. Слишком... конкурентное сообщество. Может, потом передумаю, но пока даже приближаться к ним не хочу.
– Думаешь, хороших кандидатов разберут без тебя?
– не понял феодал.
– Нет, боюсь, что не сработаюсь. Другие ценности.
Виграф сделал глоток чая, обдумывая ответ.
– Окружение всегда имеет определённое влияние. Сложно, попав в круговорот событий, действовать размеренно и беспристрастно.
– Хочешь сказать, это всё оправдывает? "Не мы такие - жизнь такая"?
– Нет, - он качнул головой, - всего лишь делюсь своей точкой зрения: в конкурентом обществе нет смысла искать отсутствие конкуренции, но это не значит, что люди не делятся по её уровню. Я сейчас расскажу кое-что, а ты попробуй отследить, сталкивался ли с таким явлением раньше.
– Давай.
– Все говорят, а если и не говорят, то всё равно уверены, что общество делится на сильных и слабых. Сильные прокладывают путь через любые обстоятельства, самодостаточны и имеют уязвимости, а не слабости. Опираясь на мускулы, деньги, власть и прочее, они сами определяют свою жизнь и им не нужно другой причины для получения чего-либо, кроме желания. Слабые всегда идут за кем-то, потому что идти в одиночку не способны, по факту или по собственным убеждениям. Слабый не борется с трудностями, а если и борется, то неэффективно, потому что знает, что он слабый. Он знает, что смысл его жизни - в побеге, а не в поиске решений, и не тратит время зря. Вместо этого он жалеет себя, маленького и несчастного, которому не повезло столкнуться с большим числом неприятностей, чем другим. Распространённая норма поведения предписывает сильным кормиться за счёт слабых: они становятся таким образом сильнее, а общее количество слабых уменьшается, во благо всего общества.
Виграф читал лекции совершенно в другой стилистике, чем другие: он говорил о закономерностях, но не обезличенно. Перед моими глазами вставали безликие образы людей, о которых шёл
– Обычно это обосновывают законами природы, - продолжил он, - где есть хищники и есть травоядные. Но такая схема не учитывает достижение человечества под названием мозг, а точнее, сознание. Человек, конечно, социобиологическое существо, но половины статуса недостаточно для перенятия чисто биологической модели, в которой сильные питаются слабыми по одной-единственной причине под названием физический голод. Значит, конкуренция имеет социальное происхождение, а это в свою очередь означает, что появляются небиологические факторы влияния.
Виграф прервался на полминуты завтрака, давая заодно мне время на осмысление.
– Так и какие факторы?
– Например, эмоции, - феодал погонял пальцами воздух вокруг своей головы.
– Животные их используют гораздо более ограничено за счёт инстинктов вместо полноценного сознания. Попадаются люди глупее животных, но их мы, как понимаешь, сейчас не рассматриваем. Так вот, согласно моим наблюдениям, деление на сильных и слабых - в социальном смысле - имеет место, но также есть другое, в результате чего мы получаем уже не две, а четыре категории. Добрые и злые.
Я открыл было рот, чтобы высказать несогласие, но вдруг вспомнил об инферналах. Кивнул поднявшему брови феодалу: продолжай.
– Прямой смысл здесь возможен, но не подразумевается: точно так же "сильный" не является отсылкой только лишь к измеряемой физической силе. Речь, скорее, об уровне агрессии. Например, все мы слышали о бабушках, которые живут без семьи, почти без друзей, в не самых комфортных условиях, но которые постоянно кормят бездомных животных, дают заблудившимся прохожим советы, моют в подъезде не за деньги, а чтобы было чисто. Слабые они или сильные? Однозначно слабые, ведь перед окружающим миром такая бабушка беззащитна. У неё нет никаких осязаемых надежд: жизнь прожита, родня не при делах, случись что на улице - даже помочь будет некому.
– Но у неё всё равно есть сила воли, - заметил я.
– Она понимает всё, что ты описал, но несмотря на это продолжает радоваться жизни и заниматься теми делами, которые для неё совершенно не обязательны.
– В том и суть, - приглашающе махнул рукой Виграф, - она практически из ниоткуда берёт силы и живёт так, как живёт, игнорируя всё, что этому объективно мешает. И благодаря этому она поднимается над общей массой слабых, сама к тому не стремясь. Обидеть бабушку - не то же самое, что обидеть хилого студента. Напасть на бабушку - не то же самое, что напасть на молодую девушку.
– Социальное неодобрение, - кивнул я.
– Как механизм да, но бабушка живёт не ради этого, как ты понимаешь. Если она будет прикрываться социальным неодобрением, она резко скатится в эмоциональном восприятии. До того самого уровня толпы, которая живёт не на своих силах, а на чужих.
– Так что же, добрые слабые уже и не совсем слабые получаются, если живут самостоятельно?
– Я бы сказал, что они маскируются, - предположил Виграф.
– Агрессию можно представить в виде шипов, которыми человек цепляет окружающих. Наверняка ведь обращал внимание, когда по улице идёт мрачный тип и волей-неволей притягивает к себе внимание, хотя этого совсем не хочется.