Книги крови V—VI: Дети Вавилона

Баркер Клайв

— О да, — ответил он.

Несмотря на некоторую близость, установившуюся между ними во время последней встречи, Элейн снова вспомнила первое впечатление: он казался человеком, не испытывающим никаких чувств.

— Теперь вам уже не получить тех камней, — сказала она.

— Похоже, вы правы, — отозвался он без всякого сожаления.

Ей хотелось рассказать ему, как она собственными глазами видела чумную яму. Она надеялась, что от такого известия его лицо просветлеет, но угол солнечной улицы не подходил для подобных разговоров. Кроме того, Кэвенаг, похоже, обо всем уже знал. Он так странно смотрел на Элейн, и от теплоты их предыдущей

встречи не осталось и следа.

— Зачем вы вернулись сюда? — спросил он.

— Просто чтобы взглянуть.

— Я польщен.

— Польщены?

— Тем, что моя тяга к гробницам заразительна.

Он все смотрел на Элейн, и она ощутила, насколько холодны его глаза и как неподвижно они блестят. Будто стеклянные, подумала она, а кожа — как чехол, плотно обтягивающий череп.

— Мне пора идти, — проговорила она.

— По делам или просто так?

— Ни то ни другое. Кое-кто из моих друзей болен.

— Вот как…

Казалось, ему не терпится уйти, и только опасение показаться невежливым удерживает его от того, чтобы убежать.

— Может быть, еще увидимся, — сказала она, — Когда-нибудь.

— Не сомневаюсь, — с готовностью ответил Кэвенаг и пошел прочь. — А вашим друзьям — мои наилучшие пожелания.

Даже если бы она захотела передать эти пожелания Рубену и Соне, она не смогла бы этого сделать. До Гермионы она не дозвонилась, до остальных тоже. Ей удалось лишь оставить запись на автоответчике Рубена.

Ощущение легкости, которое она чувствовала днем, ближе к вечеру сменилось дремотой. Она еще раз поела, но странное заторможенное состояние не проходило. Чувствовала она себя хорошо, ощущение неуязвимости, пришедшее к ней раньше, оставалось таким же сильным. Но иногда она обнаруживала, что стоит на пороге комнаты и не понимает, как туда попала; или глядела на вечернюю улицу и не была уверена — то ли она наблюдает, то ли за ней. Впрочем, она была по-прежнему счастлива, как и мухи, все еще жужжавшие на кухне, несмотря на наступившие сумерки.

Около семи вечера она услышала звук подъезжающей машины, а затем звонок Она подошла к двери квартиры, но не вышла открывать в подъезд. Это, должно быть, опять Гермиона, а ей не хотелось снова заводить грустные разговоры. Не нужна ей ничья компания, разве что мушиная.

В дверь звонили все настойчивее, но чем больше звонили, тем тверже становилось ее решение не открывать. Элейн присела возле двери и начала вслушиваться в голоса на лестнице. Там была не Гермиона — какие-то незнакомцы. Теперь они последовательно обзванивали все квартиры на верхних этажах, пока мистер Прюдо не спустился из своей квартиры и не открыл им дверь, что-то бормоча на ходу. Из разговора она уловила только, что дело очень срочное, но ее возбужденный мозг не хотел вдаваться в детали. Они настояли, чтобы Прюдо впустил их в подъезд, подошли к квартире Элейн, тихонько постучали и позвали ее по имени. Она не отвечала. Они еще постучали, сетуя на свою неудачу. Интересно, подумала она, слышат ли они ее улыбку в темноте? Наконец — еще немного поговорив с Прюдо — они оставили Элейн в покое.

Она не знала, как долго просидела на корточках под дверью. Когда она поднялась, ее ноги затекли и проснулось чувство голода. Набросившись на еду, Элейн уничтожила почти все утренние запасы. Мухи, кажется, успели за это время принести потомство, они кружили над столом и ползали по одежде. Она их не трогала Им ведь тоже нужно жить.

В конце концов она решила немного прогуляться.

Но как только она вышла из квартиры, бдительный Прюдо тут же показался на верхних ступеньках и окликнул ее.

— Мисс Райдер, подождите. У меня для вас записка.

Она уже собиралась захлопнуть перед ним дверь, но подумала, что он все равно не отстанет, пока не вручит ей послание. Он торопливо зашаркал вниз — этакая Кассандра в домашних тапочках.

— Приезжала полиция, — объявил он, еще не дойдя до нижней ступеньки. — Они искали вас.

— М-м… Они сказали, чего хотят? — спросила она.

— Хотят с вами поговорить. Срочно. Двое ваших друзей…

— Что с ними?

— Они умерли, — сказал он. — Сегодня. От какой-то болезни.

Он держал в руке листок из записной книжки. Передавая, на мгновение задержал его в руке:

— Они оставили вот этот номер. Вам следует связаться с ними как можно скорее. — И заковылял вверх по лестнице.

Элейн взглянула на листок с нацарапанными цифрами. Пока она пробежала глазами все семь, Прюдо уже скрылся.

Она вернулась в квартиру. Почему-то не Рубен и Соня занимали ее мысли, а Мэйбери. Он видел Смерть и, казалось, избежал ее, но та семенила за ним, как верный пес, ожидающий момента, чтобы встать на задние лапы и лизнуть хозяина в щеку. Элейн села возле телефона, разглядывая цифры на листке, потом пальцы, державшие листок, и руки, которым принадлежали пальцы. Может быть, прикосновение ее слабых пальцев несет смерть? Может, из-за этого и приходили сыщики, а друзья обязаны ей смертью? Если так, скольких же людей она коснулась за те дни, что прошли после посещения смертоносного склепа? На улице, в автобусе, в магазине, на работе, во время отдыха. Она вспомнила Бернис, распростертую на полу в туалете, и Гермиону, когда та соскребала ее поцелуй, как будто знала, что он принесет несчастье. И тут она поняла ясно, до мозга костей, что ее преследователи правы и все эти дни она вынашивала дитя Смерти. Отсюда и голод, и нынешняя расслабленная удовлетворенность.

Она отложила листок и, сидя в полутьме, попыталась установить, где в ней таится источник смерти. На кончиках пальцев? В животе? В глазах? Нет. Ее первое предположение было неверным Это не ребенок, она не вынашивала его в себе. Он был везде. Она и он — синонимы. Раз так, нельзя вырезать злокачественный участок, как вырезали опухоли вместе с пораженными тканями. Не то чтобы Элейн хотела скрыться; но ведь ее будут искать, и она вновь попадет в заточение стерильных комнат, лишенная собственного мнения и достоинства, в угоду их бездушным исследованиям. Эта мысль возмутила ее. Лучше умереть, корчась в агонии, как та женщина с каштановыми волосами в склепе, чем снова попасть им в руки. Элейн порвала листок на мелкие кусочки и швырнула на пол.

Теперь уже поздно что-либо менять. Рабочие вскрыли дверь, за которой их поджидала Смерть, жаждущая вырваться на свободу. Смерть сделала ее своим агентом, и — в своей мудрости — наделила неуязвимостью; дала ей силу и ввела в неизъяснимый экстаз; избавила от страха. Элейн же, в свою очередь, распространяла волю Смерти, сама того не замечая до сегодняшнего дня. Десятки, а может быть, сотни людей, зараженных ею за последние несколько дней, вернутся к своим семьям и друзьям, к работе и отдыху и понесут волю Смерти дальше. Они передадут ее своим детям, укладывая их в кроватку, своим любимым в минуты близости. Священники получат ее от прихожан на исповеди, хозяева магазинов — вместе с пятифунтовой банкнотой.