Книги крови V—VI: Дети Вавилона
Шрифт:
— А что с Мироненко? — спросил Баллард.
— Наверное, они забрали его домой, на родину. — Саклинг пожал плечами.
Баллард уловил фальшивую ноту.
— Спасибо, что вводишь меня в курс событий, — сказал он, — но зачем?
— Ведь вы с Оделлом дружили, не так ли? Без Криппса у тебя остается совсем немного друзей.
— Правда?
— Не хочу тебя обидеть, — быстро заговорил Саклинг, — но у тебя репутация диссидента.
— Переходи к делу.
— Нет никакого дела. Я просто подумал, что тебе следует знать о том, что случилось. Я сам рискую головой.
— Отлично, — произнес Баллард
Саклинг прошел еще несколько шагов и повернулся к нему; Баллард стоял, усмехаясь.
— Кто тебя подослал?
— Никто, — ответил Саклинг.
— Отличный способ распространять придворные сплетни. Я почти поддался. Ты очень убедителен.
На тощей щеке Саклинга был очень заметен нервный тик.
— В чем меня подозревают? Они считают, что я спелся с Мироненко? Не думаю, что они настолько глупы.
Саклинг горестно покачал головой, как врач при виде неизлечимого больного:
— Тебе нравится плодить врагов?
— Такова профессия. Я не потеряю сон из-за этого, не надейся.
— Грядут большие перемены, — заявил Саклинг. — Уверен, скоро ты получишь ответы на все вопросы.
— Засунь свои ответы себе в задницу, — ответил Баллард очень ласково. — Надеюсь, придет время и я смогу поставить правильные вопросы.
То, что к нему подослали Саклинга, оставило неприятный осадок. Они хотели проверить его, но зачем? Неужели они всерьез считают, что он вступил в сговор с Мироненко или хуже того — с КГБ? Баллард подавил негодование; оно замутняло мозги, а ему требовался ясный рассудок, чтобы правильно разобраться в происходящем. В одном Саклинг совершенно прав: у Балларда есть враги и без прикрытия Криппса он стал уязвимым В таких обстоятельствах можно выбрать одну из двух тактик: вернуться в Лондон и там лечь на дно или остаться в Берлине и ждать следующего маневра противника. Баллард остановился на втором. Игра в прятки ему бы быстро наскучила.
Сворачивая с Норт на Лейбницштрассе, он заметил в витрине магазина отражение человека в сером пальто. Баллард видел его лишь мельком, но лицо показалось знакомым. За ним послали хвост? Он резко обернулся и пристально посмотрел на человека. Тот, похоже, смутился и отвел глаза Может быть, только показалось, а может быть, и нет. Впрочем, какая разница, подумал Баллард. Пусть следят сколько угодно — он ни в чем не виноват. Таковы условия этой безумной игры.
Странное ощущение счастья посетило Сергея Мироненко; оно возникло без видимой причины и переполнило сердце.
Ведь еще вчера его состояние казалось невыносимым. Боли в руках, в голове и позвоночнике непрерывно усиливались, а теперь к ним присоединилась чесотка — до того нестерпимая, что он вынужден был остричь ногти до мяса, чтобы не содрать себе кожу. Он чувствовал, что тело восстало против него. Именно это он пытался объяснить Балларду: он отторгнут от себя самого и боится, как бы его не разорвало на части. Но сегодня страх исчез.
Страх, но не боли. Они, пожалуй, стали еще сильнее. Связки и сухожилия казались растянутыми сверх положенного природой предела: суставы распухли от притока крови, и кожа на них была в синяках. Но исчезло предчувствие надвигающегося катаклизма: взамен пришло дремотное успокоение.
Когда он пытался восстановить
Баллард, наверное, знает, что к чему, думал он. С самого начала англичанин понравился ему, вызвал доверие и ощущение, что они похожи, несмотря на все различия. Надо положиться на инстинкт, и он сам разыщет Балларда. Англичанин, конечно, удивится; сначала даже рассердится. Но эта маленькая вольность будет прощена, когда он поведает Балларду о своем нежданном счастье.
Баллард обедал поздно и до ночи пил, всегда в одном и том же баре «Кольцо», где собирались трансвеститы. Сюда его впервые привел Оделл почти два десятка лет назад Без сомнения, Оделл выбрал это место, чтобы продемонстрировать неискушенному коллеге свою осведомленность по части берлинского декаданса, но Баллард, никогда не испытывавший никакого сексуального интереса к постоянным клиентам «Кольца», сразу почувствовал себя здесь как дома. Его нейтралитет уважали; никто к нему не приставал. Он просто пил и смотрел на дефилирующий перед ним парад трансвеститов.
Сегодня это место напомнило ему Оделла, чье имя теперь не стоит упоминать в разговоре из-за его причастности к делу Мироненко. Баллард уже видел, как это делается. История не прощает провалов, за исключением особо скандальных, в которых есть блеск. В честь людей, подобных Оделлу, — честолюбцев, попавших в западню по причине собственной ошибки, — не чеканят медали и не слагают песни. Для них — только забвение.
От этих раздумий он впал в меланхолию и много пил, чтобы не затосковать окончательно, но когда вышел на улицу — в два часа ночи, — его депрессия лишь слегка притупилась. Добрые берлинские бюргеры уже давно спали, завтра начнется новый рабочий день. Только Курфюрстендамм подавала признаки жизни шумом дорожного движения. Туда он и направился, не думая ни о чем.
Позади него раздался смех: молодой человек — наряженный, как кинозвезда, — шагал неверной походкой в обнимку со своим неулыбчивым спутником. В трансвестите Баллард узнал одного из завсегдатаев бара, а клиент, судя по его простому костюму, был провинциалом: такие приезжали сюда, чтобы за спиной жены утолить охоту до мальчиков, переодетых девочками. Баллард ускорил шаг. Юноша заливался смехом, и этот звук; действовал на нервы.
Баллард услышал, что рядом кто-то пробежал, и краем глаза уловил скользнувшую тень. Наверное, это «хвост». Алкоголь затуманил ему мозги, однако он все же почувствовал тревогу, не понимая, что ее вызывает. Он продолжал путь, и беспокойство не оставляло его.
Пройдя еще несколько ярдов, он заметил, что смех за его спиной стих. Он оглянулся через плечо, ожидая увидеть мальчика в объятиях его клиента. Но пара исчезла: наверное, скользнули в одну из аллей — заключить свой контракт в темноте. Где-то совсем рядом собака завыла по-волчьи. Баллард обернулся и оглядел пустынную улицу в надежде понять, в чем дело. Как бы ни гудела его голова, как бы ни чесалась кожа на ладонях, тревога не была надуманной. Что-то происходило с этой улицей, несмотря на внешнюю безобидность: она скрывала ужас.