Князь Василий Долгоруков (Крымский)
Шрифт:
— Где князь Василий?
— Здесь, ваше сиятельство!
Придерживая рукой шпагу, к командующему подбежал его сын — 18-летний подполковник Василий Долгоруков, служивший в егерском корпусе.
— Бери своих егерей, пушки — и вперед!..
Стремительно летевший по ровной степи 3-тысячный татарский отряд внезапно уперся в багровые разрывы русских ядер, меткие егерские пули. Скакавшие впереди — рухнули наземь, остальные — замедлили бег лошадей, повернули назад к линии.
Каховский подождал, когда орудия прогремят еще раз, затем послал вперед луганских пикинер и гусар Желтого полка. Те с лихими пересвистами помчались за татарами, но попали под залп
Каховский поспешил доложить командующему, что атака неприятеля отбита.
— Сам вижу! — недовольно отозвался Долгоруков, наблюдавший за боем. — Потери какие?
— Убитых — двенадцать, ранен — один. И еще пять лошадей побили.
— А басурманы?
— Людей — столько же, лошадей — поболее нашего, а кто ранен — не ведаю… Но есть пленные!
— Это хорошо! — оживился Долгоруков. — Где они? Допросить хочу… Позвать Якуба!..
Угодливо изогнувшись всем телом, переводчик Якуб-ага вприпрыжку подбежал к командующему, разглядывавшему стоящих плотной кучкой пленных. Затравленно озираясь на хмурых казаков, они рассказали, что линию и крепость защищает 7-тысячный турецкий гарнизон, а в лагере за Ор-Капу расположилась татарская конница в 40 тысяч сабель. И еще сказали, что в крепости находится сам крымский хан Селим-Гирей.
— Хан поклялся, что ни один русский не войдет в Крым, — предупредил стоявший впереди всех татарин.
— Ты, грязная собака, кого пугаешь?! — взъярился вдруг Долгоруков, бешено сверля глазами пленного, утиравшего ладонью текущую изо рта кровь. — Я уже гулял по этой земле и еще погуляю!..
И все-таки численность ханской конницы насторожила командующего. Опасаясь внезапного ночного нападения, он приказал усилить караулы и пикеты на сивашском фланге, а на кургане, горбатившемся поблизости от лагеря, поставил батальон егерей и две пушки.
Ночь прошла спокойно.
Утром командующему доложили, что есаул Евстафий Кобеляк с казаками скрытно подполз к линии и промерил ров.
— В разных местах по-разному, — заметил Каховский, — но до семи сажен доходит.
— Не такие преграды брали, — небрежно махнул рукой Долгоруков. — И эту возьмем!
После завтрака он отправился осматривать линию. Она почти не изменилась с тех давних лет, когда юный князь штурмовал ее с армией графа Миниха. Башни, бастионы, выщербленные плиты, полусаженная каменная сова над воротами — все знакомое.
— А там я первый взошел, — негромко бросил командующий сопровождавшим его генералам, указывая рукой на вал… (На глаза навернулись непрошеные слезы.) — Пыльно здесь что-то… — буркнул он, прикладывая платок к лицу. — Глаз засорил…
На берегу дремлющего затхлого Сиваша генерал Прозоровский обратил внимание командующего на видневшийся верстах в двенадцати полуостров, острым клином вытянувшийся вдоль горизонта.
— Гусарский майор Фритч предлагает, ваше сиятельство, переправить отдельный деташемент на сей полуостров и ударить по крепости с тыла.
«Неплохая мысль…» — подумал Долгоруков, осматривая через зрительную трубу безжизненный полуостров, мышиную гладь Сиваша, пустынный противоположный берег.
А вслух сказал ворчливо:
— Не майорам указывать мне диспозицию…
Генералы не стали долго задерживаться у зловонного озера, повернули лошадей к лагерю.
Когда все разошлись по своим палаткам, Долгоруков вызвал Каховского и приказал послать казаков разведать проходы к полуострову через Сиваш.
— Задумка у меня одна есть… Только прежде
Казаки вернулись к вечеру — мокрые, грязные. Есаул Кобеляк хриплым, прокуренным голосом заверил командующего:
— Воды там, стало быть, где до колен, где в рост… Но пройти, ваше сиятельство, можно!
Долгоруков щелкнул пальцами адъютанту:
— Выдать молодцу десять рублей! А людям его — сороковник!
Казаки весело перемигнулись…
В шестом часу вечера Василий Михайлович собрал генералов в своей огромной палатке и сказал возвышенным голосом:
— Укрепления неприятельские разведаны, силы известны. Ждать далее — нет резона… Я объявляю штурм нынешней ночью в третьем часу!.. Извольте приглядеть, господа генералы, за точным соблюдением плана штурма!..
Главный удар по линии наносился на правом фланге силами 9 гренадерских батальонов (2-й гренадерский полк и гренадерские роты всех пехотных полков) и 2 батальонов егерей. Командирами колонн командующий назначил подполковников Филисова, Михельсона, Ганбоума и своего сына Василия.
Общее предводительство флангом отдал в руки генерал-майора графа Валентина Платоновича Мусина-Пушкина, годом ранее бравшего Бендеры.
Диверсию на левом фланге проводил генерал-квартирмейстер Михаил Васильевич Каховский. Его деташемент был небольшой: 2 батальона подполковника Ступицына, батальон полковника Заборовского и батарея премьер-майора Зембулатова.
Кроме того, оценив предложение майора Фритча, командующий решил нанести еще один удар — через Сиваш, — который сковал бы вражескую конницу, лишив ее возможности участвовать в отражении атаки на линию. Василий Михайлович ни словом не обмолвился о майоре, и получилось, что этот прекрасный вспомогательный удар придумал он сам.
Сивашский деташемент включал в себя 4 батальона пехоты генерал-майора князя Алексея Голицына, 30 эскадронов кавалерии генерал-майора князя Петра Голицына, 3 полка донских казаков и 14 орудий. Командовал этим деташементом генерал-майор князь Александр Александрович Прозоровский.
Согласно плану, Мусин-Пушкин и Каховский за час до полуночи должны были выступить из лагеря к линии и стать вне досягаемости турецких пушек. Прозоровский выходил раньше, чтобы успеть форсировать Сиваш — семь верст по воде и грязи — к началу штурма.
Когда все разошлись, Василий Михайлович утомленно прикрыл глаза, положил руки на подлокотники массивного кресла и долго сидел недвижимо, размышляя о предстоящем сражении.
Сомнений в успехе у него не было. Беспокоило другое: какими потерями предстоит оплатить отворение крымских ворот? Бесславная судьба Петра Панина, загубившего блестящую победу под Бендерами обильной кровью, его не прельщала… Виктория нужна была быстрая и легкая! Именно такая могла принести ему желанный для каждого генерала фельдмаршальский чин. Быстрая и бескровная!.. Он умышленно назначил командовать главными силами Мусина-Пушкина — надеялся на его отменное умение и отвагу, прекрасно проявленные при штурме Бендер… А храбрость Прозоровского? Она известна всем!.. Именно эти решительные генералы [19] должны были не только взять линию, но и поспособствовать — сами того не зная — удовлетворению честолюбивых мыслей командующего…
19
Воинская судьба уготовила в будущем обоим блестящие карьеры: и Мусин-Пушкин, и Прозоровский станут генерал-фельдмаршалами.