Княжна Разумовская. Спасти Императора
Шрифт:
— И вообще. Чего ты хотела, милочка? Надо было думать прежде, чем говорить.
— Мои слова не имели никакого отношения к поведению князя Хованского. Они словно не в салоне с Долли сидели, а в доходном доме, в борделе!
— Варвара!!! — негодуя, перебила меня тетушка. — Что ты такое говоришь?! Где ты набралась подобного? От Сержа? И его несносных дружков? Это же немыслимо, какие мысли у тебя в голове! Ох, напрасно, напрасно мой брат тебе во всем потакал! Тебя следовало выдать замуж еще несколько лет назад!
Кира Кирилловна бушевала, а я прикусила язык.
— А что до князя Хованского… —
Но я не хочу терпеть.
— А тебе нужно быть умнее, — тетушка приняла мое усталое молчание за слабость и потому усилила натиск. Ее голос журчал и лился мне в уши сладким елеем. — Где-то смолчать, где-то схитрить. И, Бога ради, не перечь своему супругу! Князь не из тех, кто такое спустит. Шутка ли... Георгий третьей степени, апостол Первозванный… В неполные тридцать!
У меня зубы сами собой скрипели при одной лишь мысли о князе Хованском. Но загадочные последние слова тетушки невольно меня заинтересовали.
— И придержи впредь язык, мужчины не любят слишком умных и болтливых женщин. И больше никаких политических манифестаций, ясно тебе? — звенящим голосом договорила она.
— Вы считаете, он поступил правильно? — я обожгла ее взглядом, и Кира Кирилловна поджала губы.
— А что ты хотела? — повторила она фразу, уже набившую мне оскомину. — Ты сама его спровоцировала. Теперь, милая моя, терпи.
Фыркнув, я вновь отвернулась к окну. Желание говорить, которого и так у меня было немного, исчезло вовсе. Кира Кирилловна была на стороне всех мужчин в том проклятом салоне: и Петра Ивановича, и князя Хованского.
На стороне всех мужчин, но не на стороне собственной племянницы.
В молчании мы доехали до особняка Разумовских, и я поднялась наверх в правое крыло на втором этаже, где располагались мои покои. Пока Соня помогала мне снять многочисленные слои одежды, успела доверительно шепнуть, что Сергей Алексеевич вернулся домой где-то с час назад, вдрызг пьяный и очень, очень злой.
— Мне нужно в то место, в котором он был, — пробормотала я себе под нос, вспомнив про «англицкий» ресторан.
Соня, взбивавшая на постели подушки, резко выпрямилась и прижала к груди грелку в защитном жесте.
— Барышня, миленькая, помилуйте, — взмолилась она со слезами в голосе. — Меня ваш батюшка убьет, коли еще разочек…
— Он не узнает, — отмахнулась я, возвращаясь в постель.
— Так как же не узнает? — Соня захлопала глазами и подтолкнула мое одеяло со всех сторон. — Их Светлость возвращаются же на днях… к именинам графини Пален как раз.
— Да? — я нарочито зевнула. — Запамятовала совсем. А что именины, тетушка будет собирать гостей?
— Бал будет, — настороженно отозвалась Соня.
Кажется, еще немного и она поверит, что в ее хозяйку вселился какой-нибудь демон. Иначе почему смотрела на меня с таким подозрением?..
— Большой, — добавила она неуверенно. — И гостей будет множество…
— И мой жених? — непроизвольно вырвалось у меня.
— И ваш жених, — подтвердила Соня и закрыла за собой дверь.
Я осталась в спальне в одиночестве.
Мой жених.
Губы сами собой сжались в тонкую полоску.
Жених, который вел себя так отвратительно, так мерзко, что не находилось слов.
Оправдания Киры Кирилловны ничуть меня не убедили.
Он не собирался меня защищать! С чего бы ему проявлять такое великодушие и благородство к ненавистной невесте?
Он хотел меня унизить.
И даже близкое соседство на диване с милашкой Долли я могла еще как-то попытаться обосновать. Но не его шутку про младенца, глаголящего истину.
Как сказала Кира Кирилловна? «Георгий третьей степени, апостол Первозванный в неполные тридцать лет». Верно, речь шла о государственных наградах. Иначе к чему бы ей это упоминать?
Что ж. Никакие заслуги перед Империей не оправдывали его поведения!
Пожалуй, если дойдет до того, что он поведет меня под венец, я скажу «нет» прямо в церкви. И будь, что будет.
Утром, еще до завтрака, вся прислуга выстроилась перед парадными дверьми в особняк, готовясь встречать хозяина дома. Я, Кира Кирилловна и Серж также ждали отца, но внутри, ведь снаружи накрапывал дождь. Брат, очевидно, маялся похмельем, и я не смогла сдержать злорадной улыбки, смотря на его бледно-зеленое лицо и фиолетовые тени под глазами. Тетушка лишь раздраженно цокала.
Уверена, в глубине души она радовалась, что возвращался старший князь Разумовский, и ей не придется больше единолично опекать его детей.
Московский генерал-губернатор прибыл в сопровождении целого кортежа. Его охраняли и полицмейстеры, и жандармы. Перед его каретой расчистили улицу, и мужчины в форме перекрыли ближайшие проезды и проходные: сцена показалась до боли знакомой. Что в двадцать первом веке, что в девятнадцатом, а некоторые вещи не менялись.
Наконец, когда все замерли на своих местах, а военные и полицейские вытянулись по струнке, из роскошного экипажа вышел статный, высокий мужчина в белоснежном, сияющем даже в пасмурный день мундире. Его широкие, крепкие плечи украшали золотые эполеты; грудь сияла от орденов и наград. Он кивал, когда его приветствовали, и несколько раз даже остановился переговорить с полицмейстерами, что стояли в карауле.
Следом за старшим князем Разумовским спешили несколько мужчин: двое в мундирах попроще, двое в штатском. Я не помнила никого из них.
Когда отец подошел поближе, я смогла рассмотреть его лицо. Он был чисто выбрит: иначе не полагалось, ведь он был на службе. На свой возраст князь Разумовский не выглядел: то ли сказывалась военная выправка, то ли бодрый, широкий шаг и крепкое рукопожатие. Он был подтянут и высок, поджар и собран.
Я смотрела на него и никак не могла взять в толк: как так вышло, что его дети — Серж и Варвара — не взяли от отца ничего?.. Насколько я могла судить, княжна росла избалованным ребенком, и это не такая беда, но Варвара была еще и злой, очень злой. А Серж?..