Княжна Тата
Шрифт:
— Вы ихъ всегда очень не жаловали, Чацкихъ, княжна, не правда-ли? спросилъ онъ, засмявшись короткимъ, заставившимъ ее вздрогнуть внутренно смхомъ.
Но она издавна предчувствовала возможность этого намека на прошлое и изготовила на него отвтъ:
— Да, сказала она, глядя какъ бы съ замшательствомъ въ сторону, и даже весьма искренно красня при этомъ, — я была слишкомъ горда, можетъ-быть, но никогда не въ состояніи была признать моими героями Чацкихъ Lizzy Ваханской.
Бахтеяровъ безсознательно потянулся къ ней своею курчавою головой, какъ бы съ тмъ, чтобы ближе выслдить игру ея лица; онъ прижмурилъ глаза не то подозрительно,
— Вы серьезно думали, проговорилъ онъ съ разстановкой, — что маленькая графиня играла для меня роль Софьи Павловны?
Тата разсмялась:
— Очень было похоже во всякомъ случа!
— И вы продолжаете это думать? спросилъ онъ почти шепотомъ.
Черты ея тотчасъ же приняли прежнее вдумчивое выраженіе; она повела на него долгимъ взглядомъ и медленно проговорила:
— Нтъ, теперь я этого не думаю!…
— Вы не думали этого и тогда! пылко вскликнулъ онъ;- вы не могли этого думать! Вы знали, что я любилъ васъ?
— Да, протянула она также тихо, — но… насколько?
— Насколько? съ горечью повторилъ онъ;- на это чувство пошла вся моя молодость, вся, вотъ мой отвтъ! А вы… я впрочемъ вовсе не думаю винить васъ, перебилъ онъ себя тутъ же, — напротивъ, я (васъ можетъ-быть удивитъ это признаніе), я вамъ обязанъ всмъ тмъ, чмъ вы меня видите теперь, и меня давно мучило желаніе свидться съ вами, чтобъ именно это выразить вамъ… Я не родился честолюбивымъ; во мн, дйствительно, было сызмала расположеніе къ дешевому "фрондерству", которое, по всей вроятности, привело бы меня, какъ столь многихъ у насъ, лишь къ полнйшему умственному безплодію, еслибъ я не встртился съ вами. Вы стояли далеко отъ меня тогда… Помните этотъ стихъ изъ Рюи-Блаза:
"Moi, pauvre ver de terre, amoureux d'une 'etoile"?
Я себ сто разъ на день повторялъ этотъ стихъ въ т дни. Надо было поднять себя, надо было достигнуть до этой "звзды"! Это было безуміе, пожалуй: вы десять разъ могли выйти замужъ за другаго прежде, чмъ я былъ бы въ состояніи добиться того, что могло мн дать право домогаться васъ. Но все равно, во мн пробудилась тогда такая вра, такая сила вры въ себя и въ будущее… И это придавало всему, что я ни длалъ, какую-то необыкновенную цпкость, твердость и послдовательность, всегда увнчивавшіяся успхомъ. Я шелъ впередъ съ быстротой, примры которой рдки… И вотъ тогда, посл Хивинскаго похода, я вернулся въ Петербургъ… Но всего, что усплъ я пріобрсти тогда, всего этого въ глазахъ вашихъ было еще недостаточно…
Тата слушала его съ трепетавшимъ сердцемъ; слова его, будто какой-то божественный напитокъ, лились ей въ душу и наполняли ее невыразимо сладостнымъ чувствомъ. Не безвстный юноша, не пылкій офицерикъ расточалъ ей теперь признанія, обты; говорилъ человкъ, котораго имя знала вся Россія, который приносилъ ей съ собою одно изъ самыхъ завидныхъ положеній въ государств… Да, этотъ блестящій человкъ, единственный умвшій найти доступъ къ ея мраморному сердцу, онъ все такъ же, какъ и во дни юности, былъ у ея ногъ, она не могла сомнваться въ этомъ: вся его жизнь, сказалъ онъ сейчасъ, была какой-то священный культъ "звзды", какою она была для него, неустанное стремленіе "достигнуть" ея. Да, она имла право гордиться и быть счастливою теперь. Еще одно, послднее слово въ придачу къ его огненнымъ рчамъ, и судьба вознаградитъ ее съ избыткомъ за долгіе годы недочетовъ, тоски, отчаянія… О, скорй же, скорй понудить его сказать это желанное слово!…
— Недостаточно!
Онъ заговорилъ опять, но это было не совсмъ то, чего она ждала:
— Я ухалъ потому, что мн, къ несчастію, нечего было узнавать отъ васъ, княжна, произнесъ онъ медленно и твердо, — я зналъ… Вы могли забыть, понятно, но у меня неумолимая память; я помню все и ничего никогда не забываю… Нтъ, то, что вы могли бы мн сказать тогда, было бы для меня недостаточно.
Ей вдругъ стало страшно: она уронила руку, вскинула и остановила на немъ глаза.
— Ecoutez g'en'eral, начала она, силясь улыбнуться и скрыть обнимавшую ее тревогу подъ развязнымъ тономъ шутки, — вы умны и тверды, и герой, все, что хотите, но въ нашемъ женскомъ сердц вы также мало понимаете, какъ и вс мужчины! Вы неспособны принять въ разсчетъ, взвсить, сколько въ немъ вчно бываетъ свойственныхъ намъ однмъ сомнній, противорчій, неожиданныхъ для него самого капризовъ борьбы… борьбы съ другими, близкими, со всякими рагіі ргіз и установленными взглядами, съ самимъ собою наконецъ… Вотъ вы говорите, что все помните, а помните-ли, что однажды при мн сказала вамъ Lizzy: "Souvent un coeur est tout pr^et `a se rendre, mais il faut jtout de m^eme le prendre d'assaut?…" Но вы желали брать d'assaut, кажется, одни азіатскіе и турецкіе города…
Бахтеяровъ усмхнулся невольно, и нкоторое время затмъ оставался безмолвнымъ. Онъ пристально глядлъ на нее, какъ бы любуясь ею и вмст съ тмъ какъ бы готовя о ней внутри себя какое-то ршеніе, которое она въ свою очередь ждала съ тайнымъ содроганіемъ всего своего существа. То "послднее" слово, которое почитала такъ близкимъ она за мгновеніе предъ тмъ, уходило теперь, она понимала, въ какую-то смутную, колеблющую даль…
— Можетъ быть, я съ вами спорить не стану, началъ онъ наконецъ, — я былъ, можетъ-быть, слишкомъ робокъ… или слишкомъ требователенъ, какъ вамъ угодно… Но важно дать напиться человку, когда онъ умираетъ отъ жажды, а… а не посл, словно проглотилъ онъ.
— Посл чего? спросила блдня Тата.
Онъ будто не слышалъ этого вопроса и продолжалъ:
— Какъ бы ни было, я ухалъ тогда съ твердымъ намреніемъ вырвать все это изъ души, изъ памяти, и… и не могъ… Не могъ заглушить той мучительной жажды любви, счастія, взаимности… Въ азіатской степи, вдали отъ водоворота людскаго, человку некуда выкинуть избытокъ своихъ ощущеній; они, какъ рдкіе дожди тхъ странъ, падаютъ капля за каплей въ тотъ же глубокій колодезь его внутренняго я, переполняя его иной разъ до невыносимой муки. Мн очень часто представлялось въ то время, что мн придется непремнно кончить самоубійствомъ или сумасшествіемъ.
— И вы никому не писали оттуда, не желали встей ни о комъ? вскликнула наша княжна съ загорвшимися опять надеждой глазами.
Бахтеяровъ пожалъ плечомъ.
— Къ чему? Жажда у меня, я сказалъ вамъ, оставалась та же, но надеждъ уже не существовало никакихъ. Въ душевной моей мельниц отсутствовало зерно, жернова мололи a vide и стирали только другъ друга, примолвилъ онъ садясь, и замолкъ.
— И… и что же теперь? замирающимъ голосомъ и со взглядомъ, полнымъ тревоги; проговорила черезъ минуту Тата.