Княжна Тата
Шрифт:
Скавронцевъ всталъ съ мста.
— Чего же лучше, княгиня: и герой, и богатъ, и сосдъ, и двойная фамилія; могу васъ только поздравить съ такимъ рдкостнымъ зятемъ!
Но мать Тата чувствовала себя въ эту минуту въ такомъ раю, что и замтить была не въ состояніи той желчной ироніи, что говорила въ этихъ словахъ.
— Oui, cher ami, простодушно проговорила она, — Господь услышалъ наконецъ мои молитвы… И за такую милость Его во мн (она при этомъ весело и даже какъ бы лукаво моргнула своему собесднику,) я положила себ изъ собственныхъ моихъ грошей весь иконостасъ у насъ въ церкви вызолотить вновь…
— Само собою! промычалъ на это не всть въ чему Александръ Андреевичъ. — Ну, и когда же это должно у васъ окончательно
Маленькую особу нежданно обуялъ вдругъ опять суеврный страхъ.
— Ахъ, не будемъ такъ говорить ради Бога! Я ничего не знаю, формальнаго предложенія онъ не длалъ, да и кому же?… Дайте имъ еще свидться и…
— И свидятся, и вроятно скоро? перебилъ онъ.
Она повела на него увлажнившимися снова глазами и утвердительно закачала головой:
— Anatole пишетъ, они узжаютъ на томъ же пароход завтра… Только тотъ по какимъ-то дламъ въ Одесс дня два остаться долженъ, а Anatole продетъ въ Кіевъ, а потомъ они гд-то съдутся и прідутъ сюда вмст. Бахтеярову надо къ дяд, а въ Соковнино мимо насъ дорога…
— Къ золотому мшку на поклонъ…
— Ah oui, cher ami, что же длать, деньги въ нашъ вкъ выше славы и почестей! заключила нравоучительно маленькая княгиня, все также не догадываясь о злоб и мук, сндавшихъ въ эту минуту душу ея бднаго "cher ami".
Скавронцевъ въ тотъ же вечеръ ухалъ за тридцать верстъ въ другое имніе Можайскихъ подъ предлогомъ какого-то экстреннаго тамъ дла.
Но ему нельзя было не вернуться въ прізду Анатоля, своего патрона, воспитанника и пріятеля; это была въ нкоторой мр обязанность его, долгъ… Онъ похалъ встрчать его на станцію…
За послдніе дни, вдали отъ Тата, Александръ Андреевичъ усплъ одержать нкоторую побду надъ самимъ собой. Онъ все время настойчиво доказывалъ себ всю "непроходимую глупость" своего увлеченія и при этомъ съ намреннымъ, предвзятымъ великодушіемъ обвинялъ въ немъ одного себя. "На то она и женщина", разсуждалъ онъ, "чтобы насъ морочить и власть свою надъ нами выказывать. Потшилась и будетъ; ей что!… А вотъ какъ я, олухъ Царя небеснаго, какъ я на эту удочку въ серьезъ пошелъ, далъ себ сердце въ куски порвать, подъ старость лтъ шута въ ея глазахъ разыгралъ?"… Провозившись съ собою такимъ образомъ съ недлю времени, въ полномъ одиночеств и усиленномъ движеніи (онъ почти не слзалъ съ лошади все это время), онъ пришелъ къ заключенію, что "все это теперь баста, надо единожды навсегда изъ головы и самое воспоминаніе объ этомъ выгнать… Покажу я ихъ сіятельству, что нашего брата, стараго гвардейца, въ конецъ сломить и ей не подъ силу!"…
Онъ пріхалъ на встрчу Анатолю въ этомъ пріободренномъ настроеніи, спокойный и равнодушный съ виду. Тата съ матерью прибыли еще ране его на станцію, прямо изъ Большихъ Дворовъ… На ней былъ обворожительный весенній туалетъ и прелестная круглая шляпа-feutre съ обмотаннымъ кругомъ такого же цвта перомъ. Никогда на его глаза не бывала она такъ хороша, какъ въ эту минуту. Несмотря на весь ея свтскій опытъ, на прирожденную способность таить свои ощущенія, зеленые глаза ея горли искрами, сквозь нжную кожу лица проступалъ живой, необычный ей румянецъ; она улыбалась нжно, сосредоточенно и счастливо… Скавронцевъ, глядя на нее, улыбался тоже, улыбался улыбкой, приходившеюся въ извстной мр сродни тмъ, съ какими выступали на смертную арену безтрепетные гладіаторы римскихъ цирковъ…
Онъ продолжалъ все также безтрепетно, также равнодушно улыбаться и въ ту минуту, когда, вслдъ за выскочившимъ изъ вагона и тутъ же исчезнувшимъ въ объятіяхъ матери Анатолемъ Можайскимъ, вышелъ на платформу черно-кудрый, высокій и загорлый молодой человкъ въ бломъ кител, съ Георгіевскимъ крестомъ на ше и рукой, подвязанною чернымъ платкомъ, пропущеннымъ подъ золотую рогожку генеральскаго погона съ тремя звздочками. Скавронцевъ видлъ, какъ пронзительные и блестящіе какъ у цыгана глаза этого
Можайскій, разцловавшись съ сестрой, обернулся на половину въ своему спутнику:
— Бахтеяровъ!… Maman, мн, надюсь, не зачмъ представлять вамъ его, вы его помните, сказалъ онъ и кинулся тутъ же съ распростертыми руками въ подошедшему въ нему Скавронцеву.
Пока они обнимались, Тата и Бахтеяровъ обмнивались казенными фразами, которымъ звукъ ихъ голосовъ, долетавшій до Скавронцева, придавалъ въ его разумніи совсмъ иное значеніе, — значеніе обоюднаго, неудержимаго признанія.
— Прежде всего слдовало бы васъ спросить, помните-ли вы насъ еще? говорила она своею шепчущею, пронизывающею интонаціей.
— Вы не изъ тхъ, которыхъ забываютъ, отвчалъ Бахтеяровъ на какихъ-то бархатныхъ, горловыхъ нотахъ, низко наклоняясь надъ протянутою ему рукой ея.
Прізжихъ дамы взяли съ собой въ коляску. Скавронцевъ похалъ одинъ въ своемъ тарантас. Тройка его сначала то катила за коляской, то, избгая полей, еще полныхъ водой выпавшаго наканун дождя, выравнивалась съ ней по другой сторон широкой, обсаженной старыми ракитами дороги; онъ могъ видть тогда загорвшее и смющееся лицо чернокудраго генерала, слегка наклоненное къ сидвшей противъ него княжн, могъ угадывать по ея движеніямъ (она прятала лицо отъ солнца за низко спущеннымъ блдно-розовымъ парасолемъ), что она сочувственно и счастливо улыбалась его оживленнымъ разсказамъ…
"Пошелъ!" крикнулъ неожиданно старый гвардеецъ такимъ свирпымъ голосомъ, что кучеръ его, молоденькій мальчикъ, даже вздрогнулъ, вытянулъ всю разомъ тройку кнутомъ и тарантасъ помчался впередъ, немилосердно обрызгивая и его, и барина жидкою черною грязью.
Пріхали въ Большіе Дворы часу въ восьмомъ, и тотчасъ же сли за столъ. Гостя посадили между матерью и дочерью, а по другую сторону княгини долженъ былъ ссть Скавронцевъ, по лвой рук котораго помстился Анатоль. Изъ общаго въ начал обда разговоръ перешелъ весьма скоро въ частный, врне, распался на дв отдльныя бесды. Мать и сынъ закидывали другъ друга вопросами и разсказами, притягивая къ нимъ то-и-дло сидвшаго между ними Александра Андреевича, и не замчая, повидимому, холоднаго тона его короткихъ, чуть не рзкихъ отвтовъ (онъ понималъ, что смыслъ этихъ торопливо громкихъ рчей состоялъ вовсе не въ томъ, что въ нихъ заключалось, а въ томъ, чтобы подъ звуки ихъ Тата и Бахтеяровъ имли возможность свободно и удобно вести свою, особую, неслышную рчь, полную, судя по выраженію ихъ лицъ, животрепещущаго для обоихъ ихъ интереса). Онъ даже не выдержалъ до конца и на какой-то вопросъ Анатоля, съ любезною заботливостью справлявшагося о его сыновьяхъ, отрзалъ, досадливо пожавъ плечами: "И ничего любопытнаго въ этомъ нтъ: зубрятъ свою латынь, и, само собою, въ эскулапы собираются", на что Анатоль благодушно засмялся, сказавъ: "Дай ихъ Богъ намъ побольше, говорю это по опыту", и тутъ же началъ длинный и подробный разсказъ о недостаточномъ числ врачей въ нашей арміи и объ услугахъ, оказанныхъ ими во время кампаніи.
Кофе перешли пить на большой балконъ съ видомъ на рку. Скавронцевъ поспшно проглотилъ свою чашку и вслдъ за этимъ исчезъ. Минутъ черезъ десять Анатоль, взглянувъ значительно на мать, сказалъ ей:
— Maman, я привезъ вамъ изъ Константинополя un tapis de Smyrne, недуренъ, кажется: хотите посмотрть? Я веллъ принести его въ зеленую гостиную.
— Ахъ, merci, merci, mon cher! воскликнула маленькая княгиня, немедленно вставая съ мста, — это такая прелесть ковры турецкіе, les vrais!… Pardon, cher g'en'eral!