Кодекс Крови. Книга ХVII
Шрифт:
— Вы не ответили на вопрос…
— Тебе всё равно это ни о чём не скажет.
— Люблю, знаете ли, загадки, — пожал я плечами. — Да и окружающие высшие сущности очень любят ими баловать.
— Ну раз любишь… то Хаос тебе в помощь с их разгадыванием, — хохотнул бог.
И почему у меня ощущение, что меня только изощрённо подкололи?
— Сами накажете своих щенков или?.. — указал я на оборотней.
— Погоди нос задирать, — фыркнул волк и обратился к Полозову: — Подойди ко мне, достойный потомок своего народа.
Николай на негнущихся
— С-сам р-разбер-русь! — зарычал бог, отчего часть оборотней даже тихонько заскулила на высокой ноте. — Это как же так вышло, что мои дети… опустились до такого…
От волка расходилась волнами энергия, заставляя оборотней ползти к нему на брюхе в поисках пощады. Нас божественная аура обходила стороной.
— Этот вроде бы был самым адекватным из всех, — я указал на вожака у себя под ногами, отплатив тому за его попытки избежать кровопролития.
— Тебе не чуждо благородство, — заметил Уаст. — Я запомню.
— Долг платежом красен, — не стал я скрывать собственных мотивов.
Волк расхохотался.
— Она всё-таки внедрила свой кодекс, да? Рациональность, оправданное точечное влияние, всё и все ради цели, да? Неужто работает? — при этом Уаст разбрасывал энергетические лассо на всех оборотней, собирая в петли их лапы и волоча за собой единой гроздью. — Может и себе что-то подобное попробовать?
— Бурлаки на Волге, — оценила живописную картину Белухина. — Может подсобить?
Уаст обернулся и окинул баронессу таким многообещающим взглядом, что я невольно запереживал о её чести, и это после пяти-то замужеств.
— Сам справлюсь! — хмыкнул волк, и исчез вместе со всем своим выводком.
Глава 16
— Судя по взглядам Уастырджы, у Марии Петровны больше шансов женихом обзавестись, чем у меня, — прозвучал тихий, но отчетливый комментарий Мирославы, словно она просто констатировала погоду за окном.
Я невольно фыркнул, наблюдая, как Николай буквально вздрагивает от этой фразы. Его пальцы непроизвольно сжались в кулаки, а в глазах вспыхнуло то самое семейное раздражение, знакомое всем, у кого есть младшие сестры.
— Молчи уж, — прошипел он сквозь зубы, потирая виски, будто пытаясь стереть остатки дурмана звероцвета. — Выдать бы тебя замуж, чтобы твоя пушистая задница неприятности мужу приносила, а не нам. Да боюсь, после вчерашнего шахзаде и не посмотрит в твою сторону.
Я покачал головой, ловя краем глаза, как губы Мирославы дрогнули — то ли от обиды, то ли от сдерживаемого смеха.
— Николай, ты вроде бы оборотень, а простых истин не понимаешь. Мы тут им такие предбрачные игрища устроили, что её ценность как самки только возросла. — В воздухе повисла тягучая пауза, прежде чем я продолжил: — Абдул-Азиз — хищник, а
Белухина фыркнула, поправляя прядь светлых волос, выбившуюся из строгой косы:
— Это не только оборотней касается. — Её взгляд скользнул по мне, затем по Тигрову. — Вы все мужчины так устроены… Ну или, во всяком случае, те, в ком есть настоящее мужское нутро.
Я же отслеживал реакцию Тигрова. Его зверь — матерый амурский тигр — то урчал глубоко в груди, то вздыбливал шерсть, когда разговор касался шахзаде. Особенно красноречивой была та самая куча золота из Дербентского хранилища — немой, но красноречивый аргумент в борьбе за самку.
— Вы пока возвращайтесь в тепло, а мы с Еремеем вас догоним, — предложил я, замечая, как Николай с сомнением оглядывает оставленные горы золота.
— А это?.. Вдруг кто-то ещё сунется?
Мои губы растянулись в улыбке, лишённой тепла:
— Пусть попробуют. Про памятник я не шутил.
Когда последние шаги затихли вдалеке, мы с Тигровым уселись на поваленный ствол. Угли в костре потрескивали, выбрасывая последние искры.
— Еремей, а ты женат? — вопрос повис в воздухе, нарушая многолетнее табу наших мужских разговоров. Как-то не интересовался я подобным фактом, признаться. На все праздники он приезжал один, да и кутили мы, женского пола не чураясь. Однако, в мире разрешенного многожёнства это совершенно ничего ен означало. Вполне могло оказаться, что его жена или несколько жили где-то в Сибири в теремах и регулярно рожали ему котяток.
Он замер на мгновение, его пальцы сжали ветку, которая тут же превратилась в труху.
— Нет! — коротко ответил тот. — С моей кошачьей любвеобильностью у меня бы гарем был побольше чем у того иранца, что на Мирку претендует.
Я прищурился:
— С учётом наших общих дел, сомневаюсь, что финансов на гарем тебе не хватит. Значит, дело не в этом.
Тигров издал звук, средний между смешком и рычанием:
— Зришь в корень, — не стал отнекиваться Еремей. — У нас ведь как принято, жена должна быть не только для постели, но и для души и сердца. А с этим сложнее. Раньше надо было, наверное. Сейчас-то уже куда… Мне братцы каждый год молодок показывают наших местных. Все как на подбор, кровь с молоком. Да только… покувыркаться с молодыми я сам могу, где найти по сердцу?
М-да, вот уж не думал, что Тигров раскроет мне свои душевные печали вот так походя, сидя на стволе и взирая на угли костра посреди горного ущелья. С другой стороны — места лучше и не придумаешь.
— А с Мирославой-то что думаешь?
Его зверь замурчал за спиной, а сам Еремей сгорбился, будто под невидимым грузом:
— А Тигр его знает. Необычно оно как-то… Вроде бы и под хвост бы залез, а порой и выпороть хочется за самоуправство, а иной раз глянешь, и хочется этого глупого котёнка на груди пригреть. Да куда уж… я же её этак раз в пять старше буду, с ней, так как с тобой, не посидишь и не поговоришь. Юная, ветер в голове.