?Когда истина лжёт
Шрифт:
– Он узнал, что я хожу домой к Егору.
Так вот, где собака зарыта. Весомый повод, если честно. Вы встречаетесь, а ты ходишь к мужику другому домой. Естественно это встревожит его. Тем более считать Егора соперником – вполне реально. Ты глупая, Кравец, если думала, что Костя - кремень, и ему чужда ревность.
– И перестал со мной говорить.
Пожалуй, внутри себя она упивалась слезами. Её фразы прерывались, словно она захлёбывалась, и пыталась сказать что-то очень важное. Но внешне она была абсолютно спокойна, бледна, разве что.
– И что тебя терзает больше всего? – я нагнулась к ней, чтобы никто не увидел ни моего взгляда, ни беспокойства.
– Я не могу отказать Егору, - первый факт. – Но не хочу терять Костю, - второй факт. –
– Не продолжай, - не могла видеть и слушать, как она себя пытает мысленно. – Поговорим у меня дома сегодня после пар.
К середине пары Ксеня выглядела спокойной и умиротворённой: в её голове сейчас только право. Озираться на Костю было нельзя: он сразу поймёт, в чём дело. И если он увидит состояние Ксени, то в два раза больнее будет. Все эти тонкие нити отношений меня раздражают: распутывать их, разбираться - всё это утомляет. На перемене мы с Кравец прогулялись по коридорам, пообщались со знакомыми с других классов (мне пришлось нацепить лицемерное личико, чтобы не догадались, что я в курсе об их почерневших язычках). Ксеня не знала, насколько много я знаю о сплетнях, и, думаю, уповала на лучшее. Да сейчас ей, в прочем, было не до меня.
Пока мы гуляли, я не замечала никого, кроме своей подруги. Ни Болонку, которая сдерживала свой яд при виде моего наряда и вполне бодрого лица. Ни Алексееву, из 11-г, которая, завидев меня, резко развернулась и пошла прочь. Ни практиканта, который выходил из всё того же злополучного мужского туалета, откуда разило сигаретами. Поэтому я не заметила его выражение лица. Не знаю, к счастью или к неудаче.
В аудитории перед парой кипела работа мозга. По нашим подсчётам (да, мы составили график проверочных работ, которые требует историк – у них есть закономерность) и по материалу, пройденному за весь период, сегодня должен был быть опрос и диктант дат с картой. События Второй Мировой войны на разных фронтах, поэтому нам приходилось учить и разбирать битвы, их хронологические рамки, предводителей, территорию и основные события. Это вам не просто уравнивать химические уравнения. Тут не подгадаешь особо – тут знать надо. И нет никаких формул, потому что всё развивается по-разному. Не слышал – проиграл.
Практикант вошёл своим привычным шагом по первому звонку и разложил свои вещи на столе. Работа кипела даже с ним: наоборот мы хотели показать, что готовимся, учим. К сожалению, поблажек за это всё равно не получить, но сам факт утешал немного. Егор несколько минут рассматривал нас, затем уткнулся в свой телефон, а после смотрел на меня. Видимо, ожидал чего-то. Или просто пытался понять, что со мной творится. Я была бледной поганкой, а теперь – цветущая роза. Он подошёл ко мне незаметно для меня самой (но украдкой за ним следил каждый одноклассник).
– Подготовься серьёзнее, Скавронская, - я подняла взгляд и увидела дьявольский огонёк в глазах. Он не усмехался – всерьёз предупреждал о том, что будет валить меня сейчас. Ну, что ж, я была готова к этому. Потому что условия встреч с его племянником (поблажки для отличниц) оставались в силе, а я свою часть уговора не выполнила. Значит, и он имеет право не выполнить свою часть. Хорошо, я продемонстрирую, на что способна. Без проблем.
Отвечать что-либо было бессмысленно. Он решил для себя меня завалить любыми средствами. Теперь я умнее. Теперь я буду осторожнее в выражениях. Слушать вопросы и давать правильные ответы, как он мне, когда мы играли на кухне. Посмотрим, насколько сильно я изменилась. Или вы думали, что я в аморфном состоянии абсолютно ничего не делала? Да, я была безжизненной тушкой животины, но обдумывала все детали разговоров и делала выводы, как и надо было. Теперь меня сложнее поймать в ту же ловушку дважды. Я бы перестала себя уважать, если бы не начала работать над собой.
Пара началась быстро. Я уже стояла за кафедрой, с конспектом, тетрадью дат и картой, где была вся необходимая мне информация на сегодняшний опрос. 43-й год, восточный и западный фронт. Для тех, кто
Все стихли, едва умолк звонок, и два десятка пар глаз уставились на практиканта. На меня не обращали внимания, потому что сначала следовало его приветствие и вступление: эдакий маленький сценарий нынешней пары. Но практикант молчал, просто осматривал всех и что-то отмечал у себя. Неужели он перекличку делает про себя? Нонсенс!
– Раз ты так хочешь отвечать сегодня, Скавронская, то тебе слово, - он жестом указал, будто джентльмен пропускает даму вперёд. – 1943-й год, причинно-следственная связь каждого события, основные битвы, политические и социально-экономические цели, действующие командиры. Хронологические рамки сражений и изображение на карте – как всегда, в общем. Сегодня ты ведёшь заключительную лекцию, а за полчаса до конца пары остальные напишут контрольную по твоему выступлению. Так что постарайся. От тебя зависит успех каждого.
Егор прошёлся вдоль ряда парт и присел сзади всех на среднем ряду, сложив руки на груди, и самодовольно смотрел. Нет, одноклассники его самодовольства не видели – только я, потому что вряд ли кто-то понимает спектр его эмоций. Не сказала бы, что сама такой большой знаток Егора. Просто чувствую, что это вызов с целью покрасоваться на моём фоне. И я принимаю вызов. Да, так не по-женски. Какая я не привлекательная. Беда-беда.
– 1943-й год начался с того… - что я утру это бахвальство с его лица.
Я говорила много, делала паузы, уточняла, говорила даты и показывала на карте продвижения войск союзников и противников. Пожалуй, я говорила даже без конспекта – он мне нужен был лишь для того, чтобы я не увлеклась событиями и не начала рассказывать отдельные истории, о которых я наслышана от отца. Приходилось следить за временем. Рассчитывать минуты на то или иное событие было некогда – я просто старалась сказать всё в максимально короткие сроки, но понятно и логично. Само собой, знала больше, чем говорила, но немного не то время, чтобы козыри всё ещё держать в рукавах. А их у меня, кроме знаний, и не было. Пожалуй, это был именно тот момент, когда я играла в искренность – равносильно игре в жизнь с большим риском летального исхода. Волновалась ли я? Нет. Я не столько боялась смерти, сколько готова была любыми способами выбить себе это право на жизнь, эту победу. Пару раз глаза Егора сужались подозрительно, удивлялись, радовались даже. Я не сводила с него взгляда, словно говорила ему одному. Правда, иногда приходилось осматривать класс, чтобы удостовериться, что всё в порядке. Но в целом, только слепой мог не заметить, кому я читаю лекцию. И мне жутко нравилось это ощущение, когда он смотрит на меня, словно я могу принести ему столько невероятных чувств сразу: удивление, радость, разочарование. Пожалуй, на одном этом ощущении властвования можно было рассказывать про 43-й год полдня.
Меня никто не останавливал, и даже вопросов не было, потому что красотка Скавронская рассказала всё, что нужно, точно по порядку и всё самое необходимое, немного разбавив рассказ своими посторонними знаниями. И вот как после такого он мог меня растоптать? Никак. Заодно и одноклассникам напомнила весь материал, показала на карте, уточнила по дням и месяцам всё.
Контрольную я не писала. Он смиловался надо мной, что ли? Зато все остальные писали и, как чуяла я, не так уж плохо. Искренне надеялась, что благодаря моему рассказу ответы будут лучше. Остаток пары я сидела и читала конспект, осматривая периодически ребят. Спросить у меня что-то было невозможно, но ощущался дух, будто я заставляю их память работать интенсивнее. Егор следил за тем, кто и что делал, иногда ходил и смеялся над ответами, которые писали ребята. Но это не страшно.