Когда мы встретимся вновь

Ellada

– Что вы здесь делаете? – повторил призрак голосом, преисполненным растерянного изумления и… настороженности.

Но Альберт не произнес не слова, а его безумно-ошарашенный взгляд метался между лицом женщины, стоящей у двери, и абсолютной копией этого же лица у женщины, лежащей на столе.

– Что вы здесь делаете? – в третий раз спросила стоящая у порога, голос ее окреп, растерянность сменилась негодованием, почти яростью. – Кто вам позволил?!! Как вы посмели прийти сюда?!! Как… Как вы нашли меня?!!

– Это невероятно, – наконец выдохнул Альберт. И вздрогнул – таким чужим ему показался собственный голос. – Но… Но если Шанталь – это вы, то… То кто это? – он взглянул на мертвую женщину.

– Какая вам разница? – гнев девушки разгорался все сильнее. – Разве вас это касается, мистер Эндри?

Альберт устало провел рукой по вспотевшему лбу, словно пытаясь скинуть упавшую на лицо невидимую пелену.

– Я… Я не понимаю, – едва слышно пробормотал он и, чувствуя, что ноги отказываются держать его, тяжело оперся о стол. – Я больше ничего не понимаю.

Девушка нахмурилась и подошла ближе. Кенди и матушка Анна внезапно почувствовали себя лишними. И хотя обеих просто распирало от любопытства, но они поспешили покинуть комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Тем двоим, что остались позади, просто необходимо было побыть наедине и то, что они должны были сказать друг другу, не предназначалось для чужих ушей. Даже если это уши самых близких и искренних друзей.

Оставшись наедине с живой и мертвой Шанталь, Альберт силился подобрать слова. Но все, что приходило в голову, казалось пошлым и неуместным. Тем временем живая Шанталь подошла

к столу и осторожно убрала непокорную прядку волос, прикорнувшую у щеки мертвой Шанталь.

– Зачем вы здесь? – снова спросила она, но на этот раз в ее голосе были лишь пустота и усталость.

– Я… Я хотел поговорить, – пробормотал совершенно потерявшийся Альберт.

– О чем? – горько осведомилась девушка. – По-моему, вы все сказали в прошлый раз. Неужели вам есть, что добавить?

Словно утопающий за соломинку, ошарашенный разум Альберт зацепился за ускользающую мысль.

– Вы знаете меня. Значит, Шанталь – это вы?

Девушка обернулась, и ее взгляд встретился с его взглядом, черные глаза были полны печали.

– Мы обе – Шанталь, – только и сказала она и, отвернувшись, принялась расправлять складки на платье покойной.

– Не понимаю. Я… Я не понимаю, – почти простонал Альберт. Происходящее никак не хотело укладываться в голове.

– Шанталь – это и она, и я, – терпеливо повторила девушка.

– Но как это может быть?!

– Это долгая история, – поморщилась та. – И я не уверена, что хочу рассказывать ее вам.

– Я должен знать! – глаза Альберта загорелись привычным упрямством.

– С чего бы это? – голос Шанталь полыхнул ответным вызовом.

– Я должен знать, – упрямо повторил Альберт. – Должен! И я не уйду отсюда и не оставлю вас в покое, пока не узнаю все. До самой малейшей детали. Так и знайте!

Девушка поморщилась так, словно внезапно проглотила ужасно горькое лекарство, а затем еще раз взглянула на покойницу и пожала плечами.

– Почему бы и нет, – пробормотала она, обращаясь скорее к себе. – В конце концов, теперь это не имеет никакого значения, – она снова перевела взгляд на Альберта. – И что же вы хотите знать?

– Все! Но для начала… Кто эта женщина?

– Моя сестра. Мы – близнецы.

– Вот как?

– Да.

– И кто же из вас Шанталь?

– Я уже говорила: мы обе – Шанталь.

– Это невозможно.

– Но это так! Шанталь – это и она, и я.

В комнате повисла тишина. Альберт ждал. Он знал, что сегодня получит ответы на все свои вопросы, и потому просто ждал, внимательно наблюдая за бегом эмоций на прекрасном лице своей собеседницы. Девушка нахмурилась и нервно прошлась по комнате.

– Мое настоящее имя Мария-Луиза Сент-Этьен. Это моя сестра – Анна-Луиза. Как я уже говорила мы – близнецы. Но внешность – это единственное, чем мы были похожи. Я всегда была тихоней, серой мышкой. Анна-Луиза была совсем другой. Яркая, жизнерадостная, неуемная мечтательница. Мы жили в провинции на юге Франции, в небольшой деревушке. Наш отец был местным аптекарем и ветеринаром. Маму я не помню. Она умерла в родах. Мне нравилась наша тихая спокойная жизнь в деревне. А Анна-Луиза ее терпеть не могла. Ей хотелось большего. Когда нам было тринадцать, отец привез нас в Париж, и мы пошли в театр. Это было замечательно. И Анна-Луиза просто заболела сценой. Она хотела стать актрисой. Во что бы то ни стало! Но отец даже слышать об этом не желал. Он говорил, что подобная профессия не для приличной девушки и его дочери никогда не будут подвизаться на подмостках. Но ей было все равно. Она целыми днями разучивала пьесы, декламировала стихи и монологи. На что она только ни шла, чтобы раздобыть очередную книжицу. И ей это удавалось, несмотря на запрет папы. Он страшно злился, когда находил подобные книги. Он умолял, требовал, ругался, рвал и сжигал ее книги, запирал ее в комнате на целые дни… Но ничего не помогало. Анна-Луиза бредила сценой. И в день нашего шестнадцатилетия она сбежала из дома. Стащила у отца немного денег – и исчезла. А потом по Парижу прогремело имя Шанталь.

– Так, значит, Шанталь – это она?

– Да. Но и я тоже.

– Не понимаю. – Если хотите услышать продолжение этой истории – перестаньте меня перебивать. – Извините. – Когда мы впервые услышали это имя – оно нам ничего не сказало. Подумаешь, еще одна актриса. Отец никогда не был театралом. Но однажды он отправился в Париж по делам и увидел афиши… Газеты… Париж только и говорил, что о Шанталь. А Шанталь была его дочерью. Отец был просто убит. Вернувшись, он заперся в своей комнате и несколько дней вообще не выходил. А потом запретил даже упоминать о ней. Он сказал, что у него нет больше дочери, и он ничего не хочет слышать о Шанталь. Шанталь – актриса и ему все равно, что с ней будет. В его понимании актрисы были немногим лучше, чем проститутки. Анна-Луиза писала нам, но он сжигал ее письма, даже не читая. Но она продолжала писать. Спустя два года отец умер. Поступок Анны-Луизы сломал его. Он так и не оправился от этого удара. Стал сильно болеть и зачах на глазах. Дела отца из-за болезни шли не очень хорошо. И после его смерти я осталась почти ни с чем. Да, я могла бы продолжить его дело. Я многому научилась у него. Но женщина-аптекарь или еще хуже – женщина-ветеринар. Увы, но только не в нашей деревне. Тогда я продала все, что смогла продать, и тоже отправилась в Париж. Нет, я вовсе не хотела быть актрисой, как Анна-Луиза. Тогда мне казалось, что я вообще не создана для сцены. Анна-Луиза тепло встретила меня. Она заботилась обо мне, пока я пыталась найти работу. Мы решили не афишировать то, что нас двое. Я попросила об этом. Мне не хотелось лишнего шума. И в итоге это обернулось лишь на пользу, – Шанталь поняла голову и взглянула Альберту прямо в глаза. – Париж шумел не только о красоте и таланте Шанталь, но и о ее многочисленных поклонниках. Анна-Луиза с удовольствием принимала их преклонение и дары. Ей это нравилось. Нравилось быть в центре внимания, купаться в роскоши. Ей было все равно, что о ней говорят. А когда я попыталась как-то повлиять на нее, она лишь смеялась и говорила, что все это ерунда и досужие сплетни. А потом она влюбилась. По-настоящему. Боже, она горела, как сухая солома на пожаре. Маркиз… Маркиз де Сан-Сир. Аристократ голубых кровей. Молодой, красивый, богатый. Наследник большого состояния и громкого титула. Он был не для нее – это было очевидно всем. Всем, кроме Анны-Луизы. Ему бы никогда не позволили жениться на ней, даже если бы он этого захотел. Но он не хотел. Он не любил ее. Для него она была лишь развлечением, одной из многих. А он для нее был всем. Она бредила им так же, как когда-то сценой. Ради него она была готова на все. И самое страшное – она верила ему. Верила в то, что он ее любит, в то, что он женится на ней. Она постоянно говорила о нем, строила планы их совместной жизни. Она даже хотела родить ему ребенка. Я пыталась поговорить с ней, открыть ей глаза, но все бесполезно. Она ничего не хотела слышать. Более того, она обвинила меня в том, что я ей завидую, что я хочу занять ее место и на сцене, и в сердце маркиза. Мы поссорились и наговорили друг другу много ужасных вещей. Непростительных. И я ушла. А спустя неделю после нашей ссоры в газетах появилось сообщение о помолвке маркиза с какой-то аристократкой. Я поспешила к сестре. Не скрою, я боялась за нее. Анна-Луиза была просто одержима Сан-Сиром. Я боялась, что она что-нибудь сделает с собой или с ним. Она не хотела меня видеть, но я приходила снова и снова. И в конце концов мне удалось проникнуть к ней. Она была подавлена. Нет, она была раздавлена, уничтожена. Она была не в себе. То затихала, то начинала биться в истерике. Кричала, что убьет себя, маркиза, его невесту. Снова рыдала. У нее был жар. Официально объявили, что Шанталь больна. Впрочем, это было правдой. Она была больна. У нее болела душа. Неделю она горела в лихорадке, и врачи опасались и за ее жизнь, и за ее рассудок. Но потом она постепенно успокоилась. Ну, или, по крайней мере, мне так казалось. По мере приближения свадьбы маркиза она становилась все тише и замкнутее, почти не разговаривала. От ее живости и веселости не осталось и следа. И вот тут возникла проблема. Болезнь Шанталь не могла быть вечной. Театр нес убытки, да и лечение стоило недешево, а у меня не было ни средств, ни работы. Необходимо было что-то срочно предпринять. Но Анну-Луизу ничто не интересовало, даже сцена. К тому же она была просто не в состоянии играть. И вот тогда я вспомнила

ее слова, брошенные в момент ссоры. О том, что я хочу занять ее место на сцене. Я отправилась к директору труппы и предложила ему занять место сестры. Рассудив здраво, мы пришли к выводу о том, что это единственный выход в сложившейся ситуации. Шанталь должна была снова появиться – или для нее все кончено. И она появилась. Была объявлена новая постановка. Я приступила к разучиванию роли и репетициям. Конечно же, было много казусов, но по счастью все списали на эксцентричность моей сестры. Премьеру было решено назначить на тот же день, что и венчание маркиза де Сан-Сира. Я настояла на этом. Если бы я только знала, чем это обернется… Анна-Луиза медленно, но выздоравливала. Я почти успокоилась. Но когда до премьеры оставалось буквально несколько дней, она пришла ко мне как-то вечером и сказала, что хочет присутствовать на венчании маркиза. Она сказала, что хочет увидеть это своими глазами. Я возражала. Я боялась, что из-за этого зрелища ее состояние снова ухудшиться, а она едва-едва пошла на поправку. Анна-Луиза настаивала, умоляла, но я была непреклонна. И она смирилась. Вернее, сделала вид, что смирилась. А потом была премьера. А когда я вернулась домой, то обнаружила, что Анна-Луиза исчезла. Мы нашли ее через два дня на проселочной дороге неподалеку от поместья маркиза. Была поздняя осень. Холодно, дождь лил, как из ведра, а на ней домашнее платье и туфельки. Она не узнала меня. Мы привезли ее домой. Я молилась всю ночь, но Бог не услышал меня. Диагноз был страшным – воспаление мозга. Снова лихорадка сжигала ее заживо. Я разрывалась между ней и сценой. Я должна была ухаживать за ней. В том что случилось была и моя вина. Если бы я позволила ей отправиться на венчание… Если поехала вместе с ней, она бы не сбежала и ничего бы не случилось. Но, увы, мне оставались лишь сожаления. Анна-Луиза поправилась. Физически. Но мозг был поражен необратимо. Она ничего не помнила о себе, никого не узнавала, почти не разговаривала, и ей было все рано, что происходит с ней и вокруг нее. Она стала словно растение. А в Париже продолжало греметь имя Шанталь. Только теперь это была я. Я бы с удовольствием оставила сцену, но у меня не было выбора. Необходимо было заботиться о сестре, а другой работы у меня не было. Но я хотела уехать. Париж стал мне ненавистен. Я хотела увезти оттуда Анну-Луизу. Этот город, его блеск и соблазны, ослепили и убили ее. Директор театра, где я выступала, порекомендовал мне обратиться к Полю. Он со своей труппой как раз собирался на гастроли в Америку. Поль был несказанно счастлив заполучить Шанталь. Так мы и очутились здесь. Я и Анна-Луиза. Она везде со мной. Приезжая в новый город, я нахожу приют, где заботятся о таких больных, как она. За ней ухаживают, а я оплачиваю. К тому же это идет ей на пользу. Смена обстановки вызывает у нее интерес. Правда ненадолго. Но несколько недель назад ее состояние стало стремительно ухудшаться. Она замкнулась в себе, отказывалась от еды. Неделю назад начался бред. Ей казалось, что она снова во Франции, в Париже, что ей надо попасть на венчание. Она хотела его остановить. Требовала, чтобы мы ее отпустили, отвезли туда, билась. Несколько раз ее пришлось связывать, иначе она могла причинить вред себе или кому-то еще. Врач сказал, что ей уже нельзя помочь. Началось вторичное воспаление. Вчера она умерла. Вот и все. Я говорила правду. Шанталь – это и она, и я. Хотя она все же больше. Впрочем, теперь это уже не имеет значения. Ее больше нет. И Шанталь больше нет. Я ушла из театра. – Да, я знаю, – отрешенно заметил Альберт, все еще переваривая услышанное. – Мистер Штрассер сказал мне. Он очень расстроен. – Бедный Поль. Милый, добрый Поль, – Шанталь тяжело вздохнула. – Я причинила ему неприятностей больше, чем принесла удачи. Он этого не заслужил. – Шанталь. – Да? – Я прошу вас стать моей женой. Это неожиданное заявление так ошеломило ее, что первые несколько минут девушка просто молчала, отрешенно глядя на него и переваривая услышанное. – Я… Э-э… – наконец промямлила она, пытаясь собрать слова и мысли воедино. – Хм-м. Я оценила ваш благородный жест, мистер Эндри, но он право же ни к чему. Теперь, когда Анна-Луиза больше не нуждается в моей заботе, меня ничто не держит здесь. Вероятнее всего я вернусь во Францию. Быть может в ту деревню, где мы жили. Людская память коротка. Скоро обо мне забудут. – Все, что вы сказали очень мило и правильно, – спокойно, почти равнодушно заметил Альберт. – Но какое все это имеет отношение к моему предложению? – Мистер Эндри, я прекрасно понимаю, что ваше предложение продиктовано чувством вины за то, что вы совершили. Это благородно с вашей стороны, но, пожалуй, слишком благородно, чтобы я могла согласиться на это. – Вы мне отказываете? – Да. – Почему? – Я уже сказала… – Я слышал, что вы сказали. Но я не услышал причины отказа, – настаивал Альберт. – Я считаю, что вы сделали мне предложение под давлением обстоятельств, из чувства вины и, возможно, в какой-то мере ваши действия диктует сиюминутная страсть, – довольно-таки жестко отрезала Шанталь. – Они застилают вам рассудок, и вы не видите очевидного. Я вам не пара. И я не нахожу ваши мотивы достаточной основой для брака. Я не хочу сломать вам жизнь из-за одной-единственной ошибки. Я не хочу мести. Я хочу просто забыть обо всем. Словно ничего и не было. – Но это было, – не менее резко возразил молодой человек. – И я, в отличие от вас, не хочу забывать! Наоборот. Я намерен помнить ту ночь до конца своей жизни. И все последующие тоже! И клянусь, если вы согласитесь стать моей женой, я приложу все усилия, чтобы вам тоже хотелось помнить о них. Снова воцарилась пауза. Напряженное молчание заполнило комнату, стало почти осязаемым. Альберт сдался первым. Глубоко вздохнув, он чуть склонил голову и внимательно посмотрел на Шанталь. – Вы считаете, что я предложил вам замужество только, чтобы искупить собственный грех? – А это не так? – с вызовом осведомилась та, смело встретив его испытывающий взгляд. – Совершенно не так. Если бы хотел только заладить свою вину, уверяю вас, я бы нашел иной способ, нежели навсегда связать себя с нелюбимым человеком. Это прозвучало достаточно убедительно, чтобы заставить ее усомниться в собственном решении. – Возможно, – нерешительно пробормотала Шанталь, отводя взгляд и чуть нахмурившись.
– Но… – Ты любишь меня? – Я… Вы… Вы очень добрый и благородный человек… – Я не об этом! – резко и нетерпеливо перебил ее Альберт. – Ты любишь меня? – на этот раз вопрос прозвучал нетерпеливо и требовательно. Шанталь совершенно смешалась. – Вы мне очень-очень нравитесь… – наконец пробормотала она, старательно отводя взгляд. – Нет, не то, – насмешливо прервал ее Альберт. – Если сейчас ты, глядя мне в глаза, скажешь, что ты меня не любишь так, что я поверю в это, клянусь, я уйду из твоей жизни навсегда. А теперь ответь на мой вопрос: ты меня любишь? – Я… Я… – она готова была сказать, что она не любит его, но, встретившись с ним взглядом, она вдруг отчетливо поняла, что это – ложь. А еще она поняла, что не сможет солгать так, чтобы он поверил. «Вот черт!» – расстроено подумала девушка и, закрыв глаза, в сердцах бросила. – Ну и черт с тобой, упрямый дьявол! Ты сам во всем виноват, так что получи и распишись: я люблю тебя. – Повтори. – Я люблю тебя. – Громче! – Я люблю тебя, чертов аристократ! Но если ты не прекратишь немедленно эту экзекуцию, клянусь, я пошлю тебя к чертовой матери и исчезну. И на этот раз ты не сможешь меня найти! Альберт расхохотался и покачал головой. – Черта с два я тебя отпущу! Нет, милая, теперь ты – моя и я не позволю тебе исчезнуть! – Правда? И как вы сможете мне помешать? – О-о… Моя изобретательность будет беспредельна. Для начала я устрою грандиозный скандал и репортеры, словно ищейки, пойдут по твоим следам. Ты можешь скрыться от сыщиков, но не от газетных псов, уверяю тебя. Я буду преследовать тебя до конца твоих или моих дней, пока ты не согласишься выйти за меня замуж. Выбор за тобой, любимая. – Ты сошел с ума! – Может быть, – Альберт хитро прищурился и сделал шаг, так что теперь они стояли совсем близко. – Скажем так, я безумно люблю тебя. Шанталь снова отвела взгляд и горестно покачала головой. – Я не могу выйти за тебя замуж. Он ничего не ответил, а лишь наклонился и, поймав за подбородок, крепко поцеловал. – Будет ужасный скандал,- не сдавалась Шанталь, безуспешно пытаясь освободиться.

Еще один настойчивый поцелуй.

– Моя репутация…

Поцелуй.

– Прекрати меня целовать!

Поцелуй.

– Мистер Эндри!!!

– Альберт, – коротко заметил Альберт, в очередной раз отрываясь от ее губ. – В сложившихся обстоятельствах, полагаю, ты вполне можешь называть меня просто по имени. Меня зовут Уильям-Альберт, но я предпочитаю просто Альберт.

Воспользовавшись передышкой, Шанталь уперлась обеими ладонями в его плечи, таким образом, предотвратив очередной поцелуй.