Когда нация борется за свою свободу
Шрифт:
Нехемия горько сетовал на этот разбой и обличал вельмож и сановников. Он пытается пробудить их совесть: ведь это не только грех, но и позор перед чужеземцами! Он говорит: ”В страхе Божием должны вы пребывать от позора перед народами, врагами нашими”, - и укоряет: ”Мывыкупали братьев своих,иудеев, проданных народам... а вы продаете братьев своих!” (Нехемия 5:8—9). И чтобы послужить примером, Нехемия прощает все долги своим должникам и должникам своих служащих.
Его слова, а в особенности его поступок производят должное впечатление; сановники и вельможи, от которых Нехемия требует вернуть должникам поля, виноградники и дома и не требовать возвращения долгов, говорят: "Возвратим, и не будем с них требовать” (Нехемия 5:12). Нехемия берет с них торжественную клятву, и важная экономическая и социальная реформа — аннулирование долгов и возвращение земель — становится фактом. В этом деле Нехемия проявил большое мужество.
А когда экономическая реформа была проведена, Нехемия приступил к грандиозной религиозной реформе. На этот раз он только завершил работу, начатую писцом Эзрой. Два великих руководителя нашей нации встретились при осуществлении великого деяния — наиболее значительного мероприятия в истории еврейской религии.
Как и Эзра, Нехемия понимал, что причиной всех пороков молодого еврейского государства было отсутствие ”государственной конституции”, официально принятого свода законов. Таким сводом могла быть только авторитетная в глазах всего народа книга — Тора, содержащая законы, освященные именем Бога, законы, против которых никто не смел бы ничего возразить или усомниться в их силе.
Но и тут сказалось тонкое различие между Эзрой и Нехемией. Для Эзры принятие Торы означало, что люди перестанут грешить перед Богом и людьми, то есть по сути — это признание религиозной книги, важное также и для укрепления государства. Для Нехемии же принятие Торы означало конец анархии среди нового населения, установление общественного и государственного порядка и введение обязательного юридического кодекса для наказания за всякого рода преступления, от которых страдает общественная и государственная жизнь. Важным, даже, может быть, основным, но отнюдь не единственным фактором являлось для Нехемии как обеспечение чисто религиозных предписаний Торы, так и установление религиозного кодекса, без которого не могло существовать еврейское государство, поскольку его религия не только отличается от религий других народов, но и тесно переплетена с его общественной и государственной жизнью. Для Эзры государственные положения и законы, заключенные в Торе, являлись частью религии, в то время как для Нехемии религия служила установлению государственного порядка.
Части Торы в виде отдельных свитков ходили в народе (главным образом среди священников, одним из которых был Эзра) еще до появления Нехемии на исторической арене. В трактате ’Титтин” сказано: ’Тора была дана отдельными свитками”. Эзра, происходивший из семьи последнего первосвященника времен Первого храма, знал все части Торы и составил из них Пятикнижие. Еще до Эзры народ дорожил частями Торы и чтил их как наследие отцов. Но ее законы еще не были кодексом законов государства, обязательным для всех. Пятикнижие или часть его (по мнению большинства ученых — Второзаконие) уже было опубликовано при царе Иошияху на большом народном собрании и царским указом было объявлено законом. Но со временем этот закон стал все менее соблюдаться и был почти совсем забыт во время вавилонского пленения и в последующие годы по причине невежества и распущенности оставшейся в стране бедноты и простонародья. Единственным средством улучшить нравы и упорядочить жизнь народа было вменение в обязанность жителям нового государства соблюдения законов Торы. Но это мероприятие нужно было провести осмотрительно, так, чтобы оно не казалось насильственным принуждением. Для этого опубликование Торы следовало совершить с большой торжественностью, открыто и громогласно, при большом стечении народа, или, по талмудическому выражению, ”во всенародном сборе”. После же опубликования старейшины народа должны были подписать официальное обязательство выполнять все сказанное в Торе ("договор”), а первым принявшим обязательство должен был быть наделенный высочайшими царскими полномочиями наместник Нехемия собственной персоной. Только всенародное опубликование Торы и Заключение договора” могло дать настоящую силу новому и в то же время старому своду законов.
Именно так это и произошло.
”В первый день седьмого месяца”, т. е. месяца тишрей, в день, совпадающий ныне с Рош-ха-Шана (тогда этот праздник, как видно, еще не установился, как и Суккот; Нехемия 8:14), в 444 г. до н. э., собрался ”весь народ, как один человек”, включая женщин, ”все, которые могли понимать”, — на ”площадь, которая пред Водяными воротами”, а ”книжник” (писец) Эзра принес свиток Торы и поднялся на ”деревянное возвышение, которое для этого сделали”. Около него стояли левиты, ”разъяснявшие народу”, а за ними — весь народ. Эзра, благословив Господа, — а весь народ, подняв руки и отвечая амен, поклонился Богу, — стал читать Тору,
праздника левиты читали Тору.
24 тишрей, после заключительного собрания в честь праздника Суккот, был объявлен всеобщий пост. В этот день была устроена всенародная исповедь в грехах: левиты читали великую исповедь — неистовый и горький вопль, обращенный к Богу, и сжатый пересказ еврейской истории от начала до дней Нехемии. Эта исповедь, совершенная левитами от имени народа, явилась переворотом в жизни нации, и в народе пробудилось сознание необходимости совершить нечто конкретное, чтобы закрепить этот переворот. Затем "заключают договор” и ”прилагают свои подписи” все сановники, левиты и священники. Первым, подписавшимся под договором, был ”Нехемия ха-Тиршата бен Хахалия”, а четвертым — Азария, то есть, по-видимому, Эзра, который, будучи одним из организаторов этого дела, наверное, подписался своим полным еврейским именем, потому что сокращенное — Эзра — звучит как арамейское. Первосвященник не подписал договор, так как не был согласен с его условиями.
”Договор” обязывал народ, представленный своими старейшинами, соблюдать Тору целиком и, в частности: 1) не родниться с чужеземцами; 2) соблюдать субботу и не только не работать в этот день, но и не заниматься торговлей; 3) соблюдать субботний год, включая аннулирование денежных долгов; 4) жертвовать ежегодно треть шекеля Храму; 5) жертвовать ежегодно в определенные дни года — для каждого по жребию — дрова для Храма; 6) соблюдать законы о приношениях и десятинах для священников и левитов в Храме, обеспечивая тем самым их добросовестную службу.
Это был великий момент в жизни народа, колоссальное событие, память о котором никогда не изгладится из истории народа! Весь народ, как одно целое, обязался тогда соблюдать ту Тору, которая на протяжении многих лет была известна лишь считанным личностям, и превратил ее в образ жизни, свод непреложных законов, охватывающий все стороны жизни государства, общества и каждого отдельного человека!
V
Двенадцать лет Нехемия был наместником Иудеи (445—433). Когда Артаксеркс отозвал его назад в столицу Сузы, жизнь в Иудее была уже упорядочена, и он оставил Иерусалим со спокойной душой. Когда люди услышали, что в Торе говорится: ”Аммонитянин и моавитянин не может войти в общину Господню”, они обязались расстаться с чужеземными женами. Все было как будто в полном порядке, и народ якобы выполнял по доброй воле все то, чего ранее требовал от него Эзра, но не сумел провести в жизнь, и что только теперь было осуществлено по настоянию Нехемии.
Но как только Нехемия покинул Иудею, как только народ почувствовал, что в Иудее нет больше сильного и уполномоченного правительством человека, сразу же проявилась отрицательная реакция народа, который, по всей вероятности, возмущался реформами Нехемии еще в его бытность в Иерусалиме, но не осмеливался выступать против него. Мы уже отмечали, что первосвященник Эльяшив не подписал ”договор”. Как же он мог подписать запрет родниться с чужеземцами, если его внук Менашше, сын его сына Иояды, породнился с самым заклятым врагом евреев — самаритянином Сан-баллатом и взял его дочь Никасо себе в жены? Да и сам Эльяшив был родственником Товии, и наглость этого первосвященника была столь велика, что он выделил аммонитянину Товии или его семье помещение во дворе Храма, в святом месте, где священники хранили храмовую утварь, предназначенные для жертвоприношений припасы и ладан! Народ перестал давать священникам и левитам приношения и десятину. По субботам деревенское население давило виноград, навьючивало ослов и привозило копны сжатого хлеба в Иерусалим. Тиряне — палестинские купцы — привозили по субботам рыбу и различные товары и продавали их.
Но что было особенно опасным для молодого государства — так это смешанные браки,возобновившиеся после отъезда Нехемии, а быть может, и не прекращавшиеся даже в его бытность. Евреи женились на ашдодянках, аммонитянках и моавитянках или возвращали себе чужеземных жен, с которыми уже развелись. В результате дети воспитывались не в национальном духе, а в духе ассимиляторства, пусть даже и не умышленно. Дети, рожденные от таких браков, ”наполовину говорят по-ашдодски или языком других народов, и не умеют говорить по-иудейски” (Нехемия 13:23). Что же могло быть лучшей преградой ассимиляции, как не национальный еврейский язык, бывший одновременно и языком национальной Торы?