Когда налетел норд-ост
Шрифт:
— Ничего, кроме паспорта. И поскорей, а то некогда. Не беру к себе однодневников, простынки стирать за ними дороже обходится.
Приезжий стал расстегивать один карман на рюкзаке.
— Ты, бабка, вижу, своего не упустишь.
— Много ты видишь! Одна на старости лет живу. Двое сынов в земле. Другие, кто половчей, уберегли детей. Теперь вот внуков-бандитов рощу… Тебя как звать-то?
— Дмитрием. — Приезжий дал бабке синенькую пятерку и паспорт в черной корочке. — А тебя как?
— Катериной. Екатериной Петровной для тебя… Вот ключ,
В это время со двора раздались крики — звали Кольку. А Колька вдруг решил, что ни в какой поход идти ему сегодня не надо: теперь не до этой ржавой пушки, которую они решили откопать и подарить в Туапсинский краеведческий музей.
Колька вышел к калитке. Лизка, одетая с иголочки, в коротеньких брючках, наголо стриженный Валера с серьезными глазами и бойкий чернявый Андрюша уже дожидались его.
— Ребят, — сказал Колька, — топайте без меня, скажите Ивану Григорьевичу — температура.
— Вот как! — Лизка удивленно подняла подщипанные брови. — Что ж ты?
— Не могу… Обстоятельства… Ну пока.
Когда он вернулся в комнатку, Дмитрий уже распотрошил рюкзак, внес и прислонил к стене предметы в чехлах, потом рывком стащил ковбойку, кинул на плечо полотенце.
— Где тут у вас умываются?
— У летней кухни, идемте, покажу.
— Ого, сколько у вас «дикарей», кроме меня!
На полочке под навесом, у рукомойника возле мыльниц, лежало штук двадцать зубных щеток с тюбиками пасты разных названий и цвета; одни были полные, другие подвернутые.
— А что? — сказал Колька. — У нас неплохо.
Дмитрий пристроил на краю полочки свой тюбик болгарского «Поморина» и мыльницу.
— Посмотрим. Ты что, бабкин помощник? Хватаешь с автобусов, с катеров и вертолетов еще тепленьких курортников — и сюда? Работаешь на процентах или как?
— Никого не тащу сюда, сами плывут навалом. Место у нас такое.
— Ясно. Короче говоря, лихо торгуете морем, синевой и плеском волн… Так? Почем у вас синева?
— Мы не торгуем, сами набрасываются.
— А ты не промах! — сказал Дмитрий. — Трус или нет? Говори прямо.
— Храбрый. Смелей меня никого в Джубге нет.
Дмитрий сузил глаза.
— Занятно. — Потом вдруг выпрямился. — Да что это я к умывальнику, если море рядом? Двинули.
Не успел Колька расстегнуть штаны, как Дмитрий уже вошел в воду, с ходу нырнул, метров за десять выплыл, промчался баттерфляем, чуть не до пояса выскакивая наружу, потом откинулся на спину, полежал, опять нырнул, и его голова с подстриженными черными волосами появилась возле Кольки.
— Отменное море! — Дмитрий провел по груди ладонью. — Чего не входишь в воду?
И здесь Колька проделал все, на что был способен: прошел быстроходным кролем и по всем правилам выдал превосходный баттерфляй — ничуть не хуже Дмитрия. Дыхание у Кольки было поставлено отлично. Крепкий, ловкий, темно-коричневый, как зрелый каштан, он вызывал зависть не только у своих сверстников, но и у ребят постарше.
— Ничего, —
Больше всего удивило Кольку, что Дмитрий быстро вышел на берег, не так, как другие: придут к морю, полдня торчат, умиляясь им, раскисая от солнца. Надев майку и трусы, Дмитрий побегал на месте и сделал на гальке стойку: выстрелил в солнце ногами, постоял с минуту. Он был коренаст. Из-под белой майки выпирали бугры мускулов, руки толстые, как у боксера в среднем весе. В общем, слеплен хорошо.
— Ну, пошли.
— Дайте я отнесу домой мокрые плавки, — сказал Колька, когда они проходили возле заборчика, — повешу на проволоке.
— Не возражаю.
Повесив плавки, Колька на мгновенье заскочил в комнатку Дмитрия и с колотящимся сердцем приспустил чехол на загадочном предмете. И едва не вскрикнул от восхищения — это были лыжи, широченные, длинные лыжи синего цвета, загнутые на концах, как и полагается лыжам, на которых катаются по морю!
Вверху большими с завитушками буквами было написано не по-русски: «Слалом», внизу, пониже креплений, на обратной стороне, были вделаны маленькие кили. Ага, чтоб управлять на ходу! Как у лодки. Колька потрогал киль. Края лыж были сильно потерты, лохматились, краска кое-где слезла: уже побывали в работе, и немаленькой.
Колька нагнал Дмитрия, и они пошли к центру Джубги. И чем дальше уходили от моря под колышущейся тенью широких грецких орехов, шелковиц и тополей, тем чаще попадались на заборчиках бумажки: «Сдается комната». По дороге Дмитрий беспрерывно спрашивал:
— Как у вас с морской охотой?
— Да не очень. Нет хороших глубин с камнем и травой и чтоб вода была прозрачная. У порта мелковато, хотя и много водорослей, у Ежика тоже. Но, бывает, подстреливают хорошего лобана.
— Ежик, ты сказал?
— Ну да.
— Слыхал-слыхал… Это он и есть? — Дмитрий посмотрел налево, туда, где за речкой, за белизной корпусов дома отдыха «Центросоюз», к морю спускалась темная лесистая гора, поразительно напоминавшая ежика: слегка изогнув спину, он узкой мордочкой тянулся к воде.
Глава 2
УЧИТЕЛЬ И УЧЕНИК
Колька утвердительно кивнул.
— А ставрида на самодур уже пошла? — спросил Дмитрий.
— Рановато еще. Но кое-кто привозит килограмма по три.
— Рыбачишь?
— Случается. — Колька смотрел на Дмитрия и видел его, несущегося по волнам на лыжах. Никто еще не приезжал в Джубгу со своими лыжами!
— Меня в Ленинграде пугали вашими норд-остами: поздновато еду — могут задуть. Это верно?
— Да как вам сказать… Ничего страшного, в общем…
Дмитрий скосил на него темный глаз.
— Говоришь, чтоб не отпугнуть у бабки клиента или как нормальный человек?
— Как человек. Они зимой вредные, норд-осты, а осенью ничего, правда, холодновато бывает, да иногда воду теплую от берега отгоняют…