Когда налетел норд-ост
Шрифт:
— И всего-то?.. Скажи, а эта река рыбная?
— Да нет. Сазан встречается, да ловится редко… Вон видите, дядька с бородкой на той стороне? Две недели назад он вытащил одного сазанчика на кило, так до сих пор опомниться не может — каждый день с удочками дежурит… А вы что, тоже рыбак?
— Временами.
— На удочку или как?
— На удочку не люблю. Скучно. Кабинетная работа.
— Пожалуй, — заметил Колька, — мне тоже трудно усидеть. На самодур интересней: ветер, волны… Гребешь, ищешь косяк…
—
— Ага. А что это у вас в одном чехле — ружье?
— Оно самое. Бить гарпуном до рыбе под водой — это ничего, здесь шевелиться надо, а не спать…
— Точно… Дадите мне хоть раз выстрелить? Маска с ластами у меня есть…
— Посмотрим… Ого какой мост! Чистый модерн!
Впереди показался большой однопролетный, без быков, мост красного цвета.
— Недавно построили?
— При Николае еще. Николаевский.
— Проклятые цари! Многовато осталось от них всякого. Скорей бы доржавело.
У моста Дмитрий взбежал на откос шоссе, и они пошли к асфальтированному пятачку со стрелками «Новороссийск» и «Туапсе», к ресторану «Джубга», с высоким крыльцом и большими окнами.
— Ну и фантазия у вас, — сказал Дмитрий. — Все Джубга и Джубга: и селение, и река, и ресторан… Ты что это прятаться вздумал? — вдруг спросил он у Кольки. — От них?
— Ага. — Колька из-за спины Дмитрия смотрел на группу ребят с лопатами и на Ивана Григорьевича с рюкзаком за плечами: они толпились у автобусной остановки.
— Куда это они?
— За пушкой… Валера раков ловил в Шапсухе и нашел на берегу… Чего мне там делать?
— А этот старик — мужик ничего?
— Что надо! Все про Джубгу знает: и про то, когда строили этот мост, и когда здесь проходила Таманская армия. Клепки на мосту видели? Так их вручную клепали больше месяца, от стука кувалд оглохла вся Джубга. Зато долго стоит. Иван Григорьевич говорил, что фермы везли сюда морем и одну нечаянно уронили против Лермонтова, до сих пор рыбаки видят ее на дне…
— Хватит, все ясно… На пенсию не вышел?
— Собирается.
— Ну тогда вы разнесчастные люди: нет ничего опасней деятельного пенсионера — умучает.
Колька засмеялся, но так, чтоб Иван Григорьевич не услышал. Он шел, прячась за Дмитрия, искоса поглядывая на Лизку, на рыжий хвостик ее волос, выкрашенных хной, чтобы не отставать от столичной моды. На Андрюшку он не обращал внимания, зато тот, увидев Кольку, незаметно отошел от ребят, перебежал шоссе и через минуту был рядом.
— Здравствуйте, — сказал он. — И я не пойду. Нашли дурака.
— Вот как, — заметил Дмитрий, — я вижу, у вас в Джубге совсем нет дураков, все умные… Куда я попал!
Мальчишки засмеялись.
— Ну как вам Джубга? Райский уголок, правда? — спросил Андрюшка. — Так все говорят. Был я и в Архипке,
— Однако приятель у тебя бойкий, — прервал его Дмитрий. — Дружите?
— Дружим, — сказал Колька, ненавидя в эту минуту Андрюшку.
Зачем приперся? Стукнуть бы его по аккуратной, подстриженной под модную скобку голове. И стукнул бы, если бы не тот дельфин.
— Ну, деятели, — сказал Дмитрий, — пойду пожую что-нибудь в вашей «Джубге», погляжу, чем кормят в райском уголке.
— Ну как он? — спросил Андрюшка, когда Дмитрий ушел.
— Как все, — процедил сквозь зубы Колька и до самого дома не проронил больше ни слова.
Вообще-то Андрюшка был вроде парень свой: неплохо плавал, да и внешность видная — все девчонки на него заглядывались. И отдыхающим умел нравиться. Но самое главное — он не посягал на Колькино первенство в их компании. Последнее время они даже стали дружить.
Как-то Андрюшка нашел на берегу против Джубгского маяка мертвого дельфина и предложил Кольке продать его бабке на корм свиньям — своя мать ведь не заплатит. А ему и Кольке позарез нужны были деньги. Продавал дельфина пьянчужка Егоров. Он вечно околачивался возле чебуречной «Светлячок», что у самого моря. Бабка поворчала и после десятиминутного торга купила пятипудовую тушу за шесть рублей. Деньги поделили поровну. Дельфин был разрублен на куски, посолен в большой бочке и выдавался прожорливым свиньям только на закуску.
После этой сделки просто невозможно было плохо относиться к приятелю.
— Зайти к тебе? — спросил Андрюшка.
— Зачем?
До возвращения Дмитрия Колька строгал в глубине сада, в сарайчике, доски для ящиков и думал о нем. Дмитрий явился только к вечеру. В руке у него была большая гроздь винограда. Он отрывал от нее ягоды и небрежно бросал в рот.
— Ну как живем, брат? — спросил он. — Доволен своим бытьем?
— А чего ж нет?
— Мать-то у тебя есть?
— Есть. В «Лайнере» работает. У ее мужа двое детей от другой, и он не хочет, чтобы я у них жил. А мой отец после войны умер. От ран.
— Ясно. А что такое лайнер? Она что у тебя, стюардесса? Ведь туда, по-моему, принято брать девчонок.
— Это кафе такое, — пояснил Колька. — Оно в Адлере, в аэропорту.
— А-а. Она, значит, там, а ты здесь?
— Да.
В это время четыре молоденькие девушки, шушукаясь и хихикая, пробежали мимо и нырнули в другой вход — дом имел, как успел заметить Дмитрий, четыре разных входа.
— Вот таких примерно берут в стюардессы, — сказал Дмитрий. — Впрочем, нет, эти не прошли бы конкурса по красоте. Пассажиры, глядя на стюардессу, должны быть уверены, что полет пройдет удачно, и не думать о гигиеническом пакете… Они кто?