Когда наступает рассвет
Шрифт:
Девушки легко вздохнули.
— Кого я там видела! — сказала Домна.
— Кого?
— Керенскую! И Латкина… Скрывается от Чека. Ты, Клава, побудь здесь, смотри в оба! Понимаешь? Если кто выйдет, примечай — кто и куда. А я побегу к Макару, сообщу…
И Домна словно растаяла в темноте.
В горнице Гыч Опоня Латкин и Керенская беседовали вполголоса у чуть шумевшего самовара.
Латкин держался почтительно. Шутка сказать: рядом сидела супруга того, кто еще недавно
Не спеша, глуховатым голосом Латкин обрисовал общую обстановку в городе и уезде, сказал и о том, что после покушения на Ленина большевики повсюду усилили бдительность. Поэтому будет разумным пока не начинать активных действий. Затем он рассказал о своем плане: установить связи с союзниками, получить оружие. Тогда можно перейти к активным действиям в районе Вычегды, а оттуда начать свержение большевиков по всему краю.
— Между прочим, — продолжал Латкин, — у нас есть время подумать о деталях будущего благоустройства жизни на севере. Я бы хотел, уважаемая Ольга Львовна, просить у вас протекции или рекомендации в связи с моей поездкой в Архангельск. Вы известная личность, вас знают повсюду. Пусть будет всего несколько слов. Но они окажут мне услугу, облегчат мою миссию. Эти соображения и заставили меня побеспокоить вас, уважаемая Ольга Львовна…
Керенская долго размешивала чай.
— Степан Осипович! — начала она, немножко рисуясь. — Вы, конечно, знаете: я живу здесь, можно сказать, на положении полнейшего остракизма. — Керенская почти весело рассмеялась. — Словно князь Меншиков в изгнании. Помните картину Сурикова «Меншиков в Березове»?
— О да! — с деланной улыбкой отозвался Латкин.
Керенская вздохнула, лицо ее приняло страдальческое выражение. Ей, по-видимому, нравилась роль гонимой. Она кротко улыбнулась.
— Теперь я только мать и дала обещание не заниматься политикой. Скажу прямо: я не хочу участвовать ни в каких заговорах.
— Но, уважаемая Ольга Львовна, я прошу оказать самую незначительную помощь. — Пальцы Латкина выбивали нервную дробь по коробке спичек, которую он вертел в руках, не решаясь попросить разрешения закурить.
— Я не могу рисковать в моем положении. У меня дважды были с обыском и в любой момент могут снова нагрянуть. Следят за каждым моим шагом. Поймите, у меня дети, я мать…
— Даю слово, Ольга Львовна, этот наш разговор останется между нами. — Латкин по-актерски прижал руку к сердцу. — Сегодня ночью меня уже здесь не будет!
Керенская посмотрела на дверь, прислушалась. Кругом было тихо.
— Я вам верю, — наконец проговорила Керенская. Голос ее стал строже. — Слушайте же. Буду краткой. В Мурманск прибыли крейсера — два английских и американский. Высажен большой десант союзных войск. Мурманск в наших руках. В Архангельске американские, английские и французские войска. Главнокомандующим союзными войсками на севере России назначен английский генерал. Готовится большое наступление на Москву. Посольский корпус из Вологды перебрался в Архангельск. Такова в общих чертах обстановка… Приедете в Архангельск — узнаете больше. А что касается рекомендаций… Будет лучше и для вас и для меня, если я вам их не дам. Береженого
— Значит… не будет рекомендательного письма? — сдвинув брови, спросил Латкин. — Жаль, очень жаль. Я так надеялся, Ольга Львовна!..
— Я, конечно, сожалею, но… — Керенская кокетливо пожала плечами, поднесла к глазам часики, висевшие у нее на груди на золотой цепочке, и, накинув на голову теплый оренбургский платок, поднялась со стула. — Извините, господин Латкин, меня ждут дети.
Латкин понял: от этой самоуверенной женщины ничего не добиться. Обругав ее про себя, он встал и сухо поклонился.
— Не смею вас больше беспокоить.
— Постойте… — Керенская поднесла руку к виску, отставив мизинец. Она вынула из рукава блузки надушенный кружевной батистовый платочек и подала его Латкину. — Возьмите! Он с моим вензелем… В Архангельске разыщите князя Гарина. Новгородский проспект, тридцать восемь. Покажите ему, скажите: от моего имени. Он свяжет вас с нужными лицами.
— Благодарю вас! — поклонился Латкин, пряча платок.
— До встречи в Архангельске, а еще лучше — в Петрограде!
— Искренне благодарю за добрые пожелания спокойной ночи, Ольга Львовна!
Проводив женщину до крыльца, Латкин вернулся в комнату, повертел в руках дамский носовой платок, бережно засунул его в карман. Осторожно, словно рысь, он подошел к окну, прислушался. На улице было спокойно.
«Кажется, все обошлось благополучно!» — вздохнул он. Вдруг ему бросился в глаза отогнутый угол одеяла, которым было занавешено окно. Он торопливо прикрыл щель и лишь после этого негромко постучал в дверь соседней комнаты. В сером френче без погон вышел Ладанов, зять Гыч Опоня.
— Вы кончили, Степан Осипович? — вполголоса обратился он.
Латкин искоса бросил взгляд на открытую настежь дверь, словно там еще могла быть эта самонадеянная женщина, оставившая после себя запах дорогих духов.
— Свидание кончилось, да толку мало, — сказал Латкин. — Можно сказать, напрасно тащился сюда. Ожидал большего. Особа пуганая. Ну, да ладно, бог с ней… Мне пора уходить.
— Разве не останетесь ночевать? — с деланным огорчением спросил Ладанов. А в глазах его застыло напряженное ожидание: когда же наконец уйдет опасный гость?
Латкин продолжал стоять в нерешительности. Соблазняла перспектива провести ночь под крышей, выспаться. В окна застучали капли дождя, донесся тревожный шум деревьев. Конечно, было бы хорошо забраться под теплое одеяло, потянуться и, сладко зевнув, закрыть глаза, забыться…
— Нет! — отрезал он. — Лучше мне уйти немедленно.
— Куда?
— Решил пробираться в Архангельск.
— Трудно. Повсюду патрули на дорогах, — сочувственно предупредил Ладанов.
— Дороги — не единственный путь. До Айкино можно на лодке, а дальше — на Удору, волчьими тропами. Добраться бы до Лешуконского тракта, а там до Архангельска рукой подать…