Когда под ногами хрустит империя
Шрифт:
– Меня и не собирались ставить на расследование, потому что я один из подозреваемых.
– Ну-ну…
– Что ты хотел, Мирван? – терпеливо спросил Кенред.
– Обсудить с тобой ситуацию. Скажи, ты не думал, что приказ расправиться с тобой отдал сам император, а?
– Нет, не думал.
– А почему? Боишься об этом думать?
Кенред пожал плечами.
– Если бы государь хотел меня убить, у него в распоряжении нашлось бы множество более простых и верных способов это сделать.
– Не скажи. Если бы ты лёг там, в чужом мире, всё списали бы на противника и печальную случайность. В любых других
– Спасибо за это «когда», – усмехнулся Кенред.
– Да пожалуйста, угощайся. Ты ведь уже понял, что нашему правителю не будешь угоден никогда, а если вдруг спасёшь его шкуру от настоящего великого бунта, так он в благодарность натянет твою на барабан.
– Ты, как я понял, не считаешь себя добрым подданным государя императора?
– Я – подданный короны. Она может венчать разных людей, а если человек не подходит короне, его надо менять. Это всё-таки слишком важный вопрос – кто носит корону. Доверять её решение судьбе и генетической линии нельзя.
– Вот оно как… А кому можно? Кто будет решать? Ты хочешь?
Мирван ответил взглядом, полным дружеской насмешки. Тот, кто знал его, легко мог прочитать там его обычное «Хочу. Или ты против?»
– Ну ладно, я понял: мы с тобой не найдём общую почву в этом болоте. Бог с ним. Пусть ты не хочешь подвергать сомнению право Райнира носить корону, но ты ведь должен обеспокоиться собственной безопасностью.
– Давай, действительно, к делу. Говори прямо, что ты предлагаешь. Или что собираешься делать.
– А я тебе предлагаю не деликатничать. Какой смысл тебе изображать верного подданного? Это красиво, но мало толку, а такие, как мы с тобой, не могут себе позволить бестолковую суету. Когда станет жарко, Райнир действительно прикажет тебя убить просто и без затей, потому что ты для него опасен.
– К делу: кого ты предлагаешь?
– А я пока никого не предлагаю. Просто мне, как и большинству, уже понятно, что нынешние Нарены не справились.
Кенред сузил глаза.
– Большинству?
– Мне кажется, ты сильно отстал от жизни в своём Генштабе.
– Просвети меня. Я весь внимание.
– Да брось. Ты сам-то об этом не думал? Если император решил прижать финансистов и промышленников, то это нужно было делать по-другому – с опорой на высшую аристократию, своего естественного союзника. Вместо этого он заодно поднял руку и на наши права. Нашёл время. Нашёл кого атаковать! Тебе не ясно – он просто не способен просчитывать последствия своих поступков. Что это за император. Я обхожу вопрос, насколько разумный путь он выбрал. Неважно! Принял решение – Небо тебе помощник. Но делать дело надо по-умному.
Кенред слушал молча и очень внимательно. Обдумывал слова собеседника? Оценивал чужие планы? Корректировал свои? По нему никогда нельзя было сказать. Мирван это знал – и всё равно поймал себя на том, что внимательно следит за выражением его лица. Привычно, настойчиво. И даже смутно чувствует, что близок к успеху.
– Ты для себя уже всё решил, – сказал Кенред.
– Нет, не всё. Я что – бог?
– Но желательную судьбу трона определил.
Мирван легко пожал плечами.
– Думаю, среди остальных я ближе всех
– С твоими-то правами? – усмехнулся Кенред.
– Ну разумеется, они скромные. Твои выглядят убедительнее. Но если претенденты продолжат вымирать так бодро, глядишь, и мои права станут заметными. Однако сейчас я не претендую. Готов это продемонстрировать – совсем как ты. Думаю поддержать того, кто претендует.
– Кого же?
Мирван взглянул на него. Его лицо, правильное и выразительное, чуть более юное, чем по логике должно было быть (он и теперь выглядел слишком молодо), полнилось доброй дружеской улыбкой. Она сияла в глазах, округляла скулы, немного выделяла подбородок, губы же едва шевельнулись. Эта улыбка удивительно украшала его. Неудивительно, что дамы считали его одним из самых привлекательных мужчин высшего света. Трудно было заподозрить, что человек с такой внешностью может быть неискренним или, например, задумывать что-нибудь дурное. Кенред в который раз поймал себя на желании безоговорочно верить ему.
– Ты действуешь слишком прямолинейно. Поверь, если бы я действительно участвовал в заговоре, я не проговорился бы только потому, что ты об этом спросил.
– Я не об этом спросил.
– Мы оба правильно друг друга поняли. Нет, я не стою у истоков заговора, но – ещё раз повторю – подумываю принять подходящую сторону. Раз дело пошло, на полпути оно не остановится. Сейчас самое время, дружище – чтоб никого из нас не застали врасплох. Ты тоже так думаешь? Так вот… Чего греха таить: я предпочёл бы оказаться в одном лагере с тобой. Помнишь, как у нас отлично получалось работать вместе? Потому и предлагаю обсудить кандидатуру будущего императора. Сообща.
– У империи есть император, а у него имеется наследник.
Мирван покачал головой.
– Послушай, если желаешь просто отделаться от меня, так и скажи. Я ведь серьёзно говорю. – Кенред молчал, глядя себе в колени. – Помнишь, как мы с тобой придумывали судьбы империи и примеряли корону на головы представителей разных семей? Даже остановились на Альдахаре. Ты и тогда считал себя предателем?
– Ну, каких только разговоров ни ведёшь в двенадцать лет. Тогда Альдахара представлялся самым могущественным. Не так уж глупо мы рассуждали. Но и тогда, если помнишь, я идею завязать гражданскую войну не рассматривал. Мы обсуждали, что будет, если её развяжут другие, и она зайдёт слишком далеко… Значит, ты именно за Альдахару стоишь и теперь?
– Я сомневаюсь, что он способен взять власть. Тем более – удержать.
Кенред холодно усмехнулся.
– У тебя слишком маленький выбор. Либо Альдахара, либо отнятая у Наренов корона того и гляди окажется у Экзоров. На голове Рендольфа.
Лицо Мирвана на миг изменилось, словно огромная кисть стёрла всю красоту, всё добродушие – и моментально выписала их снова. Это была очень короткая судорога, но она изменила и впечатление, и ощущение. Кенред в этот миг очень хорошо почувствовал своего старого друга, вспомнил и дурные его стороны, и сильные. Если Мирван и изменился, то не слишком сильно. Однако эти крохотные изменения могли сыграть решающую роль. И у Кенреда заныло сердце при мысли о том, что они не могут разделять мысли друг друга так же свободно, как это было в юности.