Когда причиняют добро. Рассказы
Шрифт:
Утром следующего дня сын спал допоздна. Последнее время в своей небольшой квартирке им удавалось мастерски избегать встречи друг с другом. Сынхён сразу во всём сознался. Похоже, он с самого начала не собирался отпираться и делать вид, что ничего не знает. От этого у неё разрывалось сердце.
— Тебе осталось меня тянуть всего три года, — выдал он в слезах несколько дней назад. — Это недолго! Мне бы только школу окончить!
В тот день Миён впервые в жизни ударила сына. Она неистово била его то ладонями, то сжатыми кулаками, не разбирая, куда попадёт. Мама девочки с того раза больше не звонила. «Но я ведь тоже мать, и горько, и обидно оттого, что она не хочет понять этого», — думала Миён. На всякий случай она прикинула, сколько прямо сейчас может собрать денег. Она искренне считала своим моральным долгом оплатить больничный счёт малыша, пусть даже и не полностью всю сумму. Это надо было сделать хотя бы ради сына.
Миён не стала будить сына. В холодильнике толком ничего не было. Ясное дело: они жили в полукоматозном состоянии. Она достала молоко, которое вот-вот должно было скиснуть, два яйца и ветчину, срок годности которой тоже практически вышел. Она решила подогреть замороженный в морозилке хлеб и сделать какой-никакой бутерброд. Миён потянулась за сковородой и уже потом поняла, что это та самая сковорода, крышка от которой взорвалась. Но чтобы сделать яичницу и поджарить ветчину, крышка ей, наверное, не понадобится. Она поставила сковороду на огонь. Аккуратно разбила яйца. Яичница жарилась медленно как никогда. Вдруг Миён стало не по себе. Она открыла дверцу кухонного шкафа.
Совершенно верно: прямо перед её глазами в шкафу прилежно лежала крышка, на днях разлетевшаяся на мелкие осколки. Калёное стекло без единой трещинки ярко поблёскивало. Миён попробовала закрыть этой крышкой яичницу. Она идеально подошла к сковороде. Миён достала из шкафа все кастрюли, сковородки и крышки. И один за другим стала подбирать комплекты посуды. У неё оказалась всего одна крышка фирмы «М», но зато две сковороды этого производителя. Только тогда она вспомнила, что купила их в «магазине на диване», который предлагал скидку при покупке двух сковородок одновременно. Ручки у этих двух сковородок отличались по цвету. Оставшаяся единственная крышка идеально подходила к сковороде с серой ручкой, а для сковороды с чёрной ручкой оказалась чуть-чуть маловата. Взорвавшаяся крышка в диаметре была самую капельку больше, чем сковорода с серой ручкой. Выглядели они вроде бы одинаково, но всё же отличались. Этой мизерной разницы в несколько миллиметров, этого небольшого несоответствия было более чем достаточно для фирмы «М». Специалисты, взглянув даже на размытый снимок сковороды рядом с безнадёжно рассыпанными осколками крышки, сразу сопоставят их серийные номера. Миён расстроилась, что теперь не сможет не то что новой сковороды, но просто целой крышки получить в качестве компенсации. Ещё досаднее было то, что по вине этой сковороды Миён невольно стала обманщицей. Она издала протяжный вздох. Теперь уже и правда настала пора будить сына.
* * *
Школьная форма дочери не казалась на ней обвисшей — запоздалое подтверждение того, что за время беременности девочка почти не прибавила в весе. У неё продолжались послеродовые выделения, но в таком количестве, что их вполне можно было выдать за обильные месячные. Дочь жаловалась, что ей тяжело подолгу сидеть. Даже если так, больше пропускать занятия было нельзя. Ей предстояло узнать о ценности ежедневного труда, о долге и ответственности. Чивон посадила дочь на пассажирское сиденье рядом с собой и отвезла в школу. Потом она ещё долго не трогалась с места, пока не убедилась собственными глазами, что Поми зашла в школу. Чивон планировала снова приехать сюда к концу уроков, чтобы забрать дочь. Конечно, было уже поздно принимать такие меры, но всё равно Чивон была полна решимости делать так и дальше. Доставив дочку в школу, на обратном пути Чивон заехала в гипермаркет. Вечером муж должен был вернуться из командировки. Она не была готова к разговору с ним. Она не собиралась всю жизнь скрывать от него правду, но ещё не решила, когда будет лучше обо всём рассказать. Сейчас ничего не изменится, даже если муж в запале найдёт Сынхёна и сделает из него отбивную. Больше всего Чивон боялась, что муж расскажет всё своим родителям. А после этого от свёкра и свекрови к сёстрам мужа, к их мужьям, к друзьям их мужей, к друзьям тех друзей по очень большому секрету расползётся по всему миру такая смачная сплетня.
Телефон зазвонил, когда она выбирала груши. По отобразившемуся городскому номеру Чивон сразу заподозрила, что звонят из больницы. Она быстро отложила груши в сторону и оглянулась по сторонам. Сегодня пошли пятнадцатые сутки пребывания ребёнка в инкубаторе. А она всё откладывала операцию по сшиванию артериального протока. Три дня назад ей уже звонили из больницы, чтобы узнать, приняла ли она решение. И тогда она тоже ответила «ещё
— Вам надо немедленно приехать!
— Что случилось?
— Ещё ночью всё было хорошо, и ребёнок справлялся, но с самого утра резко снизилось количество кислорода в крови. И сердцебиение вызывает беспокойство. Едва ли ребёнок переживёт ещё один день.
Чивон зажала рот рукой — ни протяжный вздох, ни улыбка не коснулись её губ. Она снова выехала на шоссе. Движение было очень плотное, возможно, где-то впереди случилась авария. Одна из машин посигналила, и этот гудок словно стал отмашкой, после которой все водители стали беспрерывно жать на клаксон. Чивон подумала, что не вытерпит этот ужасный звук. Ей хотелось уронить голову на руль и разрыдаться, но она не могла этого сделать. Небо было необычайно синим. Как будто сапфировый купол накрыл этот мир, словно крышка. Огромная крышка.
Ангел внутри нас
Тогда мы жили вместе. Как-то в воскресенье я делала себе педикюр, расстелив выпуск «Блошиного рынка» на полу комнаты. Наму лежал на кровати и созерцал потолок. Я услышала его бормотание. Он сказал, что кто-то умирает или уже умер — что-то типа того. Он повернулся в кровати, и та заскрипела под тяжестью его тела. Неожиданно он с силой ударил кулаком по матрасу. На тот момент это было самое яркое проявление злости, которое я у него видела за всё время нашего знакомства. Я оставила своё занятие и подняла голову.
— Кто, говоришь, умер?
— Никто, — замялся он. Мне стало не по себе. Совершенно точно, что-то в нём неуловимо изменилось в последнее время. Ещё года не прошло с тех пор, как мы с ним съехались и стали жить вместе. Мы были по уши влюблены друг в друга, когда принимали это решение. До этого Наму жил со своим старшим приятелем, а я снимала комнату вместе с коллегой с прошлой работы, и мы всё время старались урвать любую возможность уединиться, когда кого-нибудь из наших соседей не было дома. Как-то раз занимаясь любовью, мы услышали, что кто-то набирает код на входной двери. Я молниеносно шмыгнула в туалет, не успев даже накинуть на себя хоть какую-то одежду, и смогла покинуть своё убежище только после того, как сосед Наму убрался восвояси, сообразив наконец, что происходит в квартире. Потом как-то так совпало, что почти одновременно моя соседка вышла замуж и переехала к супругу, а сосед Наму уехал за границу, и, вместо того чтобы искать себе новых соседей, мы с Наму решили съехаться.
В первую очередь мы с ним установили правила касаемо совместных трат. Аренду квартиры и коммунальные платежи мы договорились делить пополам, а на продукты и еду вне дома скидываться поровну и переводить эти деньги на нашу общую банковскую карту. Но довольно быстро жизнь нам подбросила проблемы, которые эти основные правила не предусматривали. Например, оплата счёта в ветклинике за лечение Эни, собаки Наму. У старой Эни частенько что-нибудь болело, и каждый раз Наму нёсся с ней в клинику. И каждый раз, как будто так и должно быть, оплачивал её лечение нашей картой, где лежали общие деньги. С недавнего времени Эни стала как будто прихрамывать на заднюю ногу при ходьбе, а потом однажды вечером просто не смогла подняться на ноги. Ветеринар сказал, что внутри позвоночника развилась злокачественная опухоль, которая продолжает расти и пережимает нерв. Он добавил, что если не прооперировать собаку прямо сейчас, то она не протянет и недели. От его слов у меня мурашки побежали по телу. Наму всхлипывал, отвернувшись к стене кабинета. Я впервые видела, чтобы он плакал. Я спросила, сколько будет стоить операция. Ответ был: около двух миллионов вон. Больше, чем я получаю в месяц. Наму уточнил: «Сможет ли операция её спасти?» Врач объяснил, что сейчас невозможно точно сказать, и только операция покажет истинную картину, но надежда определённо есть — пятьдесят на пятьдесят, что всё закончится хорошо. Наму усиленно закивал. Он был похож на человека, отыскавшего спасительный луч света в темноте. Меня же охватило чувство, что ситуация поворачивает не в то русло.
— Вы хотите сказать, что вероятность плохого исхода пятьдесят процентов?
Мои контраргументы не нашли отклика ни у кого в кабинете ветклиники. Кажется, Наму уже не слышал ни моих слов, ни чего-то другого. Я поняла, что из всех присутствующих я оказалась в самом отчаянном положении. Если «спасите её!» можно запросто крикнуть во всё горло, то «дайте ей умереть» так громко уже не скажешь. Я попыталась убедить Наму, что в данном случае нельзя так однозначно судить. Я намекнула, что не в нашей власти бесконечно продлевать жизнь вопреки природе.