Когти гнева
Шрифт:
— … котов, — закончил за него Барсукот. — Ты ведь это хотел сказать? Что я — кот и поэтому теряю голову и влюбляюсь по весне?
— Нет, что ты, я вовсе не имел в виду, что ты обязательно именно кот … — смутился Старший.
— А я, кстати о птичках, вполне допускаю, что я именно кот, — выпалил вдруг Барсукот. — Да-да, не надо делать вид, что ты удивлён. Мы, полицейские, должны смотреть в лицо фактам. А факт заключается в том, что эти вот две полоски, — Барсукот яростно ткнул когтем в чёрные полоски у себя на морде, — ненастоящие. Они у меня не
— Похож, — оторопел Барсук Старший. — Но сходство само по себе ещё не доказывает, что …
— Не надо меня утешать. Я полицейский и готов смотреть фактам в глаза. Тем более среди кошек порой попадаются невероятно красивые экземпляры. Так что стесняться тут нечего. А вот предположение, что время года как-то влияет на мой интеллект, для меня оскорбительно. Я же не говорю, что все барсуки становятся лентяями зимой.
— Вообще-то становятся. Все, кроме меня, — обиделся Барсук. — Я единственный барсук, которому этой зимой даже на недельку не дали впасть в спячку.
— И в отместку ты не даёшь мне приобщиться к кошачьей красоте?
— Да приобщайся ты на здоровье хоть к собачьей. Показания я и один могу снять. — Барсук зевнул, устало прикрыл глаза и потёр их лапами.
Когда он открыл их, Барсукота в полицейском участке уже не было. Он умел исчезать мгновенно и очень тихо. Будто прыгнул в параллельное измерение.
— Молодость, — пробормотал Барсук Старший себе под нос и снова зевнул. — Март.
Глава 5, в которой Барсукот открывает в себе таланты
— Твои усы — как свежий сыр … Нет, не то … Свежи твои усы … как капельки росы … — Барсукот рысил по влажной лесной тропе, мягкими лапами отбивая ритм будущего стихотворения.
До этого марта он никогда не сочинял стихов, но сейчас не видел никаких причин сопротивляться неожиданно открывшемуся поэтическому дару. С другой стороны, не исключено, что поэтический дар был у него уже давно — просто среди великого множества талантов, которыми обладал Барсукот, именно этот, поэтический, он мог сразу не заметить.
— … Маркиза — кошка … моей мечты … О, как истошно … орут коты … — Барсукот перешёл с рыси в галоп. — Ты — кошка кошек … в моей судьбе … Моя дорожка … ведёт к тебе … И пусть истошно … орут коты … Тебе я скромно … несу цветы …
Цветы. Он резко остановился, взметнув фонтан весенней грязи. Ну конечно, цветы. К королеве красоты не ходят с пустыми лапами. Барсукот огляделся. Вдоль тропы тянулся глубокий овраг с талой водой, и на противоположном его склоне покачивались на ветру чудесные, хрупкие, только-только распустившиеся подснежники. Как раз такие, которые замечательно подошли бы к белоснежной шерсти Маркизы.
На дне оврага ещё с прошлой осени лежало поваленное молнией дерево, но сейчас из воды торчала только сухая чёрная ветка с заострёнными сучьями — точно
Барсукот собрал букет подснежников, сунул в зубы и грациозно перепрыгнул овраг в обратном направлении. В отличие от неизвестного серого неудачника, для него это не составило никакого труда.
Глава 6, в которой гордый зверь считает, что ему всё дозволено
— Значит, вы утверждаете, что Песец угрожал вам накануне открытия подземной выставки? — спросил Барсук Старший.
— Утверждаю, начальник, — кивнул Крот-экскурсовод.
— Почему же вы сразу не сообщили в полицию об угрозах?
— Постеснялся, — ответил Крот.
— Постеснялись?!
— Ну, Песец, он был такой важный, начальственный. Он мне сразу сказал: «Запомни, Крот. Ты — никто, и звать тебя никак. А я — влиятельный, состоятельный, уважаемый, гордый зверь. Такие, как я, распоряжаются. Такие, как ты, выполняют. И молчат. А если не выполняют и не молчат — ложатся в сырую землю». Ну, вот я и подумал: Песец — начальник, ему видней. Раз он сказал молчать, значит, надо молчать.
— Иначе говоря, вы испугались угрозы Песца, поэтому не обратились в полицию?
— Какой угрозы?
— Про сырую землю. Скворец, ты записал про сырую землю?
— Записал про сырую землю, — отозвался Скворец.
— А, нет, про сырую землю — это я вообще не понял, — ответил Крот. — Я ему так и сказал: «Начальник, я в сырой земле и так всегда сплю. Я к этому делу привыкший».
— Так в чём, по-вашему, состояла угроза?
— Он сказал, если он не получит «Муху в янтаре», мне не жить.
— Это то же самое, только более простыми словами, — устало сказал Барсук. — Но вернёмся к «Мухе в янтаре». Песец сразу начал вам угрожать, как только о ней зашла речь?
— Нет, сначала он со мной по-доброму говорил. Сказал, что сделает мне предложение, от которого я не смогу отказаться, потому что «Муха» должна стать звездой его личной коллекции.
— И что же он вам предложил?
— Он предложил мне шиши. Я, говорит, прямо сейчас тебе отсчитаю, тупое ты животное, миллион шишей, а ты отдашь мне «Муху в янтаре» и на выставке её показывать не будешь.
— И что вы ему ответили?
— А я ему ответил: «Прости, начальник, но „Муху“ я тебе продать не могу — ни за миллион шишей, ни за сколько. Потому что это произведение принадлежит не мне, а всему Дальнему Лесу».
— Молодец, Крот, — одобрил Барсук Старший.
— Правда, начальник? А Песец на это сказал, что я безмозглая земляная крыса. И ещё он сказал, что он гордый северный зверь и привык всегда получать то, что ему нравится, будь то чужая еда, чужое произведение искусства или чужая самка.