Кольца Джудекки
Шрифт:
– Вы сказали, - ввернул Илья, - что дом строили сыновья. У вас была семья?
– А как вы думали?
– вдруг вспылил старик.
– Проявиться можно только на пыльных площадях города или в райских кущах плато?! В сельве - тоже! Только от проявления до момента последней и окончательной смерти и растворения в природе этого мира, проходят мгновения, редко часы. Я нашел ее случайно. Она при мне проявилась.
– На что это похоже?
– На складку пространства. Сознание заволакивает на мгновение, не больше. На реальный мир
– Умерла?
– брякнул Углов.
– Не твое дело, урод.
– Да успокойся ты. Давай еще по стопарю, и ты мне обстоятельно расскажешь о подземных коммуникациях и электроконтуре.
– Ничего я тебе не расскажу. Ты уже навострился на Элизиум. Только заруби на своем перебитом носу: ты можешь вернуться и жить на плато, можешь обретаться в Дите, можешь, как я, сидеть в сельве. В Элизиуме тебе не выжить.
– Что?!
– взревел Сергей, - Ты меня с другими не путай. Я везде пройду. Понял!?
– Дурак, ты, хоть и меченый, - в речи старика опять появились простонародные интонации.
– Элизиум не ломает. Ты, пожалуй, любую ломку превозможешь. Он разъедает и растворяет.
– Посмотрим.
Сергей, пьяно шатаясь, встал, оперся руками о столешницу, покачался и понес свое крутое тело в угол на лавку.
Хозяйство старика не ограничивалось избой да банькой. За живой изгородью, сквозь которую не проскочила бы и самая худая ласка, курчавился огород; веселым болотцем зеленело поле. Хозяин поскромничал, его рис мало уступал китайскому.
Вокруг усадьбы и за полем, скорее угадывалась, нежели просматривалась стекленистая изгородь.
– Сюда ни птица не летит, не зверь не идет… - процитировал Илья.
– А? Ага, - подтвердил Сергей, - Хрен, сюда влезешь. Руслик говорит, если эту загородку ломать - что само по себе трудно - образуются чрезвычайно острые сколы.
Если кто и пробьет брешь, в ней же изрежется. А в сельве только каплю крови урони, набегут и дожуют, чирикнуть не успеешь.
– Как он ее строил?
– Спроси.
– Чего зря воздух сотрясать? Все равно или соврет, или свернет разговор на другое.
– Хитрый черт.
– Про электрический контур ничего не удалось выяснить?
– Молчит как рыба. Про ромашки-лютики, что здесь развел, может час толковать, про городские нравы еще дольше, про подземный ход или систему электрозапоров - ни-ни.
– Ты действительно туда собрался?
– Илья в упор смотрел на Углова.
– В смысле - в Элизиум? Или притворяешься? Ты ведь хотел осесть где-нибудь по течению речки и заниматься мирной контрабандой.
– И не мирной - тоже. Каждый период вниз по реке идут груженные стражники. Нам прямая выгода, устроить засеку на перекате ниже по течению, и ловить этих пентюхов. И - все наше. Будем потом возить в Дит, продавать. У старика закваски
Сергей говорил серьезно, даже слишком серьезно. Тон уверенный, напористый; на челе решимость и деловая сосредоточенность. Прежний Илья, как пить дать, поверил бы и, ужаснувшись, перспективой стать разбойником, открестился от Углова.
Нынешний - только скептически хмыкнул: говори, говори. Нечто зрело, или уже созрело у Сергея в голове. А разбоем и участием в черном, убойном деле, он пугает, чтобы Илья не лез со своими вопросами. Когда Углов все окончательно надумает, измерит и взвесит, представит народу в деталях разработанный, и вполне может статься, беспроигрышный план.
Обыденный день клонился к вечеру. Небо из светло-серого сделалось темно-серым.
За воротник пополз влажный, прохладный воздух. Деревья, что старик допустил в свои владения, устало шелестели. Хозяин копошился в доме, гости выбрались на улицу. Руслик, как часто бывало, ушел в заросли и, как сгинул.
Сели на завалинку. Тупо уставившись перед собой, Сергей вертел в руках замысловатый сучок. В последние дни его только таким и видели. Крепко о чем-то думал г-н Углов. А Илья курил. Не просто курил, а курил!!! Впервые от проявления ему в руки попал табак. Дед дал. И не табак это был, разумеется, но Илья так обрадовался, аж руки тряслись. Свернул из папира самокрутку, затянулся… и понял что, кажется, бросил - ни тени былого кайфа. А ведь как раньше глушил бурные адреналиновые всплески! Вычитал где-то, что никотин не дает адреналину в организме преобразовываться в почечные конкременты. Полная фигня, разумеется, но для самооправдания - вполне.
– Не кумарит?
– спросил Сергей, глядя в пространство.
– Отвык, наверное.
– Может, отвык, а может, что другое.
Нечто подобное Илье и самому приходило в голову. Менялись ощущения. Менялся он сам? Или уже изменился? Или рефлексия, привычная как собственная кожа, плавно перетекла в шизофрению?
– Я думаю, - Илья выбросил недокуренную самокрутку, и пошел в разговор как в омут.
– Я думаю, не все так просто, как кажется на первый взгляд.
– Эк тебя проняло - со мной мыслями делиться начал! Конец света приближается, не иначе!
– Да пошел, ты!
– Извини, братан, - откликнулся Углов совершенно другим тоном.
– Крутит меня всего. Который день сидим, а никак не могу к одному берегу прибиться. Ну, это - ладно. Время есть. Еще подумаю. Говори.
– Слово поперек скажешь, замолчу, - предупредил Донкович.
– Заметано.
– Город стоит на берегу. Плато - в глубине материка.
– Это не новость.
– Не перебивай. Посередине - пространство, в котором течет своя жизнь.
Получается: в Дите свои законы природы, человеческой природы в том числе; свои законы психических взаимодействий. На плато - почти полностью противоположные.