Колесо превращений. Книга 3: Где ты, реликтовый ухоноид?..
Шрифт:
"Грустно началось наше с Милавом путешествие..." - подумал он, разворачиваясь на каблуках.
Сэр Лионель дрался отчаянно. Когда у него сломали шпагу, он увернулся от колющего удара алебардой и поднял ятаган с замысловатой ручкой, продолжая медленно отступать к юту. Двоих или троих нападавших он так приложил плашмя своим грозным оружием, что вой боли несколько минут висел над разорённой палубой. А потом на носу появились лучники, и Кальконис от души понадеялся, что стрелки они хорошие, иначе с него - раненого - капитан Нимврод обязательно сдерёт шкуру.
Две стрелы вонзились в пристройку
"Вот ведь, как судьба распорядилась, - невесело подумал сэр Лионель.
– Когда-то мы втроём начинали это путешествие... Первым нас покинул никогда не унывающий Ухоня, вторым ушёл не ведающий страха и не знающий поражений Милав-кузнец. Кто бы мог подумать, что дольше всех в этой мясорубке продержится бездомный любитель поэтики - Лионель Кальконис!.."
Продолжая отбиваться от наседающего врага, сэр Лионель услышал характерный звук - все пять лучников выстрелили одновременно. Зная, что никакая сила не сможет задержать в полёте смертоносные стрелы, он спокойно приготовился умереть.
Обострившимся зрением Кальконис сумел разглядеть яркое оперение и глубокие насечки на длинных наконечниках. С холодной бесстрастностью сэр Лионель пытался определить, какая из стрел ворвётся в его тело первой? Предпочтение он отдал средней, покинувшей тугую тетиву на ничтожный миг раньше остальных. Выбрав первеницу, он приготовился встретить её достойно потомка Глаэкта Голубоглазого. Сэр Лионель де Кальконис выпрямился во весь рост, а затем...
...Управлять гигантским многотонным телом было непросто. К тому же, в голову лезли совершенно нелепые в данной обстановке мысли. Например, как аппетитно выглядит вон тот косячок рыб, играющих в раздробленном поверхностью воды солнечном свете! Или: а почему бы сегодня не позадираться с дельфинами-зазнайками или с тюленями-лежебоками? Вот славная потасовочка бы вышла!
К счастью, это были мысли-химеры, посетившие голову только на короткий миг. Основной, довлеющей была другая мысль: скорее настичь корабль и уже на нём устроить хорошую бучу вконец обнаглевшей команде. Поэтому Милав нёсся вперёд с огромной для такой туши скоростью и быстро настиг "Морского удальца". Сделать это оказалось проще, чем предполагал Милав - обрубленный у косого паруса такелаж мешал кораблю развить скорость.
Милав вынырнул из воды в тот миг, когда запущенный в голову Калькониса молот, едва не разрушил надстройку. Ещё некоторое время у Милава ушло на то, чтобы понять все возможности своего нового тела. А потом, когда пятеро лучников готовились сделать из Калькониса показательную мишень, Милав на предельной скорости рванулся вперёд. Выпрыгнув из воды, он развернул полотнище хвостового плавника и принял им все пять стрел. Боли Милав не почувствовал, но вот злости! Злости в нём было много больше, чем воды вокруг!
Когда вторично его крупнопятнистое тело вылетело из пронзительно-зелёной глубины, он уже знал, что будет делать.
Продолжалось это до тех пор, пока палуба не превратилась в невообразимую мешанину из парусов, канатов, бочек, рей и верёвочных лестниц. Кое-где в этом месиве встречались яркие вкрапления в виде пиратских тел. С ними разбирался сэр Лионель и присоединившийся к нему Бальбад, с кровоточащей раной на затылке. Они флегматично сбрасывали пиратов в море, посылая им вдогонку какое-нибудь плавсредство - огрызок толстой доски, пустой бочонок или бамбуковые нары.
Милав помогал сражающимся, чем мог: отгонял особенно ретивых матросов, разевая устрашающего вида пасть, смахивал с палубы хвостовым плавником сопротивляющихся пиратов, следил за тем, чтобы никто из них не вернулся на корабль.
В один из таких моментов, он испытал лёгкое головокружение, сменившееся странным чувством лёгкости - его тело стремительно уменьшалось в размерах. Собрав остатки сил, Милав вытолкнул тело в воздух и с громким шлепком плюхнулся на палубу. Несколько раз взмахнул грудными плавниками, пытаясь работать ими как человеческими руками, затем перевернулся на спинной плавник и почувствовал, что может встать.
К счастью, в этот момент никого рядом не оказалось (докажи потом Бальбаду, что ты не чудище морское!). Минуты две полежал без движения, а потом с великим трудом поднялся на ноги.
С носа судна долетели слова неугомонного кока:
– Что с оружием делать?
– В воду, - ответил Кальконис.
– Всё оружие - в воду...
Прихрамывая (тело ломило так, будто кузнец побывал под камнепадом), Милав двинулся навстречу говорившим. На глаза повсюду попадались свидетельства кошмарного разрушения. Избегнувших морской купели матросов кузнец не трогал - кому-то ведь нужно приводить это корыто в порядок?
С Кальконисом и Бальбадом Милав встретился у мачты, укоротившейся за последние минуты более чем наполовину. Первым кузнеца заметил кок, моментально принявший форму вырезанной на носу "Морского удальца" фигуры Лельвана - покровителя всех моряков. Лельван в исполнении остолбеневшего матроса имел глуповатый вид, особенно, когда часто-часто заморгал длинными белёсыми ресницами и издал протяжный звук сирены-искусительницы. Удивлённый Кальконис посмотрел на молодого матроса, охваченного внезапным столбняком и отреагировал молниеносно. В воздухе что-то просвистело, опрокинув Милава на спину. Кузнец взвыл от боли и с яростью прошипел:
– Да что это с вами, сэр Лионель!
Ошарашенный Кальконис посмотрел на поверженного росомона и выдохнул:
– Вы?!
– А к вам кто-то ещё обещал в гости наведаться?
– недовольным тоном пробурчал кузнец, предпринимая отчаянные попытки подняться. Ноги почему-то разъезжались, отказываясь носить на себе столь изменчивое тело. Кальконис подскочил, помогая Милаву подняться.
– Но как же так...
– быстро забормотал он, - ведь вы... утонули!
– Стал бы утопленник разгуливать по кораблю!
– с насмешкой в голосе ответил Милав.