Колесо превращений

Петри Николай

— В нашем отряде больше сотни лошадей, — сказал он, — разве можно такому войску пройти по дороге и не оставить следов?! Нет, мы пойдем открыто — нам некого бояться, пока мы вместе. А вот когда мы достигнем границ вигов, — Вышата ненадолго задумался, — я даже не представляю, как ты один справишься!

— Почему один? — удивился Милав. — А Ухоня? А Кальконис7 — И кузнец обратился к бывшему «компаньону» Аваддона: — Верно я говорю, сэр Лионель?

— Конечно, уважаемый Милав, — охотно откликнулся Кальконис.

Вышата только хмыкнул недовольно: «С такими помощничками далеко не уедешь!»

— Нет, я серьезно думаю, что втроем мы сможем идти

почти незаметно, уверенно заявил Милав.

— «Почти» — слабое утешение.

— Другого решения все равно нет — что голову-то ломать напрасно?

— Лучше ее сейчас поломать, чем потом потерять! — назидательным тоном заметил тысяцкий и надолго замолчал.

Привал сделали поздно, когда тьма из леса выползла на дорогу и затопила все вокруг влажным и липким туманом.

— Дурное место, — сказал кто-то из гридей, — Навью пахнет — сиречь смертью…

Но Вышата так вымотался за этот непростой день, что не обратил на тревожные слова воина никакого внимания. Однако Милав слова гридня мимо ушей не пропустил и даже с Ухоней по этому поводу побеседовал. Кальконис тоже слышал предостережение воина и решил лечь поближе к Милаву — с некоторых пор он стал чувствовать к кузнецу уважение, граничившее с благоговением. Поймав себя на этой мысли, сэр Лионель крайне удивился подобного чувства он не испытывал даже к Аваддону в самые светлые и счастливые дни их «компаньонства». Уже засыпая, Кальконис с удовлетворением отметил, что Милав не спит, а только делает вид (может, для того, чтобы понапрасну не волновать тысяцкого, у которого от своих-то проблем голова шла кругом?).

* * *

— Поочеэмуу оон еэшео жиыв?

— Прооиизоошлаа оошиыбкаа…

— Уустрааниитеэ еэео!

— Даа, уутроо оон встреэтиит здеэсь!

— Неэ заареэкаайтеэсь доо сроокаа…

* * *

Милав физически ощущал, что тьма вокруг лагеря стала сгущаться. Неожиданно приползли лохматые грозовые тучи и закрыли звезды, дававшие хоть какое-то подобие света. Дождя не было, но в воздухе висела такая плотная водяная взвесь, что трудно было дышать. Милав слышал, как ворочаются во сне уставшие воины — тяжелый воздух леса вызывал у них кошмары, и гриди метались под своими походными плащами, пытаясь отогнать и то, что мешало спокойно спать, и то, что давило их во сне. Милав не поддавался дремоте и продолжал анализировать свои ощущения. Лежа с закрытыми глазами, он мог слышать и видеть то, что творилось вокруг него в радиусе десяти саженей. Обычно такая тренировка позволяла ему наблюдать за лесными обитателями в тот момент, когда они об этом и не подозревают. Порой случались настоящие открытия, и Милав радовался как ребенок, что смог подсмотреть некоторые секреты лесной жизни. Но сегодня все было иначе. Это было не просто странно, это было невозможно: в любом месте леса — от голых многокилометровых гарей до бездонных болот — обязательно живут свои обитатели, будь то крохотный жук-могильщик или огромный болотный дойрон. Но здесь Милав не слышал ни единого звука! Ни земляного червя, ни пичужки ничтожной не было вокруг; да что там пичуги — муравьев, и тех не было!!

Это открытие взбодрило Милава лучше ушата ледяной воды. Он осторожно повернулся под своим плащом и внимательно оглядел стоянку. По его настоятельной просьбе Вышата приказал воинам устроиться на ночлег как можно компактнее. И теперь Милав видел в свете почти прогоревшего костра, что вся огромная поляна, которую они выбрали в качестве бивака, покрыта телами гридей,

кутавшихся в свои кожаные плащи не столько от ночной сырости и прохлады, сколько от душевных мук, почему-то терзавших их души именно в этом месте. Он увидел, как проснулся сотник Корзун и, пошатываясь, пошел проверять посты. Его не было совсем недолго. Вот он вернулся, хрипло бормоча что-то себе под нос, и вновь улегся на плащ, поудобнее устроив голову на седле. Опять все стихло.

Где-то на пределе слышимости Милав уловил птичий щебет и подумал о том, что он, быть может, слишком доверяется воображению, опасаясь невероятных событий. Усталое тело словно только этого и ждало — Милав почувствовал, что веки его отяжелели, а земля как будто закачалась. Милав улыбнулся, представив себе, что это Морфей решил поиграть с ним на грани сна и бодрствования. Его веки вновь дрогнули и поплыли вниз, отделяя сгустившуюся вокруг тьму от света, который он вдруг увидел внутри у себя. Голова со стуком упала на седло, заменявшее подушку, но Милав этого даже не почувствовал. Он спал…

ШЕПОТ?

— Как необычен его пульс!

— Он уже долго стоит на развилке дорог и никак не может выбрать верный путь, хотя и понимает, что выбор, в принципе, прост — нужно окончательно определиться между беспросветным мраком заблуждений и светоносным величием Истины.

— Это кажущаяся простота выбора — он весь под гнетом иллюзий. И ему будет очень нелегко признать, что и действительность и иллюзия явлены из одного животворного источника.

— Конечно, иллюзии как таковой не существует, и понятие действительности нужно расширять безгранично!

— Но ему все время кажется, что любой путь случаен, что в конце любого пути его ожидает только пустота.

— К счастью, это не так. Его воображение способно подняться над рутиной устаревших понятий…

В мире что-то изменилось. Это Милав понял еще до того, как открыл глаза. Тишины больше не было. На смену ей пришел нарастающий шум, источник которого мог находиться где-то рядом или во всем лесу одновременно. Едва его глаза впустили в сердце ночную темень, он понял — что-то произошло.

Невдалеке послышался стон, затем стук падающего тела, и тут же резко прохрипел боевой рог. Звучал он странно — вполсилы, словно гридню не давали возможности протрубить во всю мощь. Но и слабого сигнала тревоги оказалось достаточно: не прошло и нескольких мгновений, как большинство воинов были на ногах и при оружии. Рубиновые угли нескольких костров почти не давали света, ориентироваться по ним было невозможно. Где-то справа уже слышался звон обнаженных мечей, и чей-то громкий голос сотряс деревья, затихшие в ожидании беды. Затем слева послышались крики, и Милав понял, что их окружают. Понял это и Вышата, потому что громовым голосом покрыл все остальные звуки:

— В кру-у-уг! Все в круг!! Спина к спине! Плечо к плечу!! В кру-у-уг!!!

Милав понял, что кто-то схватил его и рванул в сторону.

— Стой здесь! — услышал он голос тысяцкого, чувствуя еще чье-то присутствие рядом. В следующий миг жар опалил его лицо; Милав в доли секунды достал Поющего и обрушил его туда, откуда пришел нестерпимый жар.

Вышата неистово орудовал своим мечом и продолжал страшно кричать на весь лес:

— Круг! Держите круг!!

Бой кипел по всей поляне. Милав подумал, что если их спины никто не атакует, значит, приказ Вышаты возымел силу, и теперь гриди бьются огромным кольцом, в центре которого остались лишь те, кто не смог подняться на призывный звук боевого рога.