Колесо в заброшенном парке
Шрифт:
Венеция
Вовка уже стоял в очереди в кассу вокзала, держа наготове деньги и листок бумаги — составленную профессором Сарачено записку для кассира, где был указан утренний поезд на Пизу, когда в кармане брюк «Турецким маршем» зазвонил мобильный телефон. «Как же не вовремя! — подумал Вовка. — Может, не брать трубку, потом перезвонят?» Но Моцарт не унимался. Вовка полез в карман и, замешкавшись, уронил деньги. Несколько банкнот разлетелись во все стороны. Вовка бросился их ловить, одновременно крича «Алло!! Кто это! Алло!!» Когда последняя бумажка была подобрана, Вовка сообразил, что это не входящий
— Стасик, это я. Они действительно живы!
— Откуда такая уверенность?
— Невероятно, но эти прохиндеи нарыли там интернет и ухитрились послать мне письмо. Слава Богу, у меня стоит пересылка на мобильник.
— И что пишут? — обеспокоенно спросил Стас.
— Да толком ничего. Я тебе сейчас их сообщение перешлю. Пишут, что в плену «у 12 голов», в Пизанских горах. И что предводитель — жирный свин. Представляешь?
— Смутно… — отрешенно ответил Стас. — Погоди, каких голов?! Вов, я вот что придумал. Запомни, а лучше запиши.
Вовка достал ручку и перевернул записку Сарачено.
— Я весь внимание…
Исследовательский центр «Чизанелли»
В этот вечер мальчишки засиделись в столовой после ужина. Смуглый официант Пьетро ловко вытер столы, погрузил использованные лотки, тарелки и столовые приборы в большую умную посудомоечную машину, сказал «Ciao, ragazzi» [30] и удалился, помахивая маленьким полотенцем и напевая что-то из «Риголетто». Уходить не хотелось, поэтому решено было посидеть еще. Сначала каждый вспоминал какую-нибудь интересную историю из своей жизни. Когда истории кончились, принялись травить анекдоты. Добрыня оказался прирожденным рассказчиком анекдотов. Он рассказывал их в лицах, изменяя, где надо, голос, помогая себе жестами и колоритной мимикой. Шутки попадались довольно пикантного, да и просто неприличного содержания. Но Бурик добросовестно переводил их на итальянский, иногда неприкрыто краснея от некоторых произнесенных Добрыней терминов. Но при этом он заразительно хохотал вместе с Антонио и просил рассказать что-нибудь еще.
30
Пока, ребята (итал.).
Общее веселье, вызванное рассказом Добрыни на тему «Если б я имел коня…», было неожиданно прервано — дверь открылась и на пороге возник Джузеппе собственной персоной.
Антонио заметил его первым и сразу насупился.
— Бли-ин! — вырвалось у Добрыни. — Приперся-таки, шпион поганый. Сейчас спать погонит.
— Фигли надо? — в тон ему по-русски поинтересовался Бурик и тут же перевел: — Чем обязаны столь приятному визиту?
Джузеппе смутился, как обычно смущаются взрослые, случайно нарушившие детскую игру в самом ее разгаре.
— Простите, — сказал он, глядя мимо мальчишеских глаз. — Я забыл где-то свой карманный
Мальчишки ради приличия посмотрели по сторонам, Бурик даже заглянул под стол.
— Здесь его нет.
Он знал, о чем идет речь, так как несколько раз видел у Джузеппе маленькое карманное чудо, по вычислительной мощности не уступающее компьютеру в кабинете вовкиного отца — на нем они с Добрыней любили играть во всякие бродилки-стрелялки.
— Да? Очень жаль… Я ведь без него как без рук.
— Он что, думает, что мы воры? — завелся Добрыня. Бурик беспощадно перевел его слова.
Лицо Джузеппе побагровело, но он быстро совладал с собой.
— Я пока еще в состоянии отличить вора от честного человека, — сказал он с таким видом, будто в воровстве обвинили его самого.
— А что же ты тогда шпионишь за нами? — спросил Добрыня. — Зачем выслеживаешь? Ради интереса спортивного?
Джузеппе посмотрел на него спокойно.
— Нет, не из спортивного. Очень тяжело мне вас тут видеть.
— Скажи-ите, пожа-алуйста… — начал Добрыня, выслушав перевод.
— Погоди, Славка! — оборвал его Бурик. — Ты… по сыну скучаешь, да?
Джузеппе вздохнул. Вздохнул тяжело, так, что все его тело всколыхнулось и беспомощно опало. Он шагнул в столовую и тяжело опустился на стул. Сгорбился, опустив руки между коленями. Что-то трогательное и беззащитное было в этой позе взрослого дядьки, сидящего перед тремя мальчишками. Будто настоящий Джузеппе — вот он, сейчас, с ними. А до этого был не он, а Михеич. Да и был ли вообще когда-нибудь этот Михеич? Не оказался ли он сном, навеянным Дорогой, ведущей по заброшенным рельсам, и Обыкновенными Чудесами, связанными с ней? А может, и не было никакой Дороги, а только Контур, Контур… С его непонятным назначением и странностями со Временем и Пространством.
Пауза затягивалась. Нужно было что-то сказать. Или спросить?
— Джузеппе, — осторожно начал Бурик, — а где сейчас твой сын? Ты как-то говорил, но я забыл…
— В Падуе. Воспитывает его жена и… — он сжал кулак, аж захрустело, — та, кто у нормальных людей называется тещей.
— А у тебя она как называется? — спросил Добрыня.
Джузеппе в ответ выдал фразу. Нормальную итальянскую фразу. Настолько нормальную, что Антонио пошатнулся на стуле, а Бурик открыл рот, потом закрыл, потом снова открыл.
— Как-как? — спросил Добрыня, подозрительно глядя на Бурика.
— Никак… — буркнул тот, снова покраснев. — То есть очень даже как, но я тебе потом скажу.
— Потом можешь не говорить, — ответил Добрыня почти обиженным тоном, но в глазах его Бурик увидел знакомые озорные искорки, которые в такие моменты делали Добрыню именно Добрыней. И понял, что беспокоиться не о чем.
Джузеппе окончательно смутился, что спорол лишнего, да еще при детях. Он опустил глаза и принялся внимательно разглядывать ровную, без малейшего изъяна, поверхность стола, словно пытаясь прочитать на ней рецепт своей дальнейшей жизни. По всей видимости, ничего обнадеживающего он там не увидел — пришлось вернуть взгляд в прежнее положение. Ну и грустным же был этот взгляд! Бурик сообразил, что, кроме него, ситуацию исправить некому.
— Послушай, — обратился он к Джузеппе. — Расскажи нам, наконец, как мы сюда попали? А то молчишь все время, как партизан. А Магистр этот — мозги вывихнешь, пока выслушаешь. — Бурик покосился на Добрыню. — И все какими-то загадками говорит, жирный свин…
— Ка-ак??? — Джузеппе вдруг захохотал. Хохотал он громко, с удовольствием, вкладывая душу в каждое «ха!». Как смеялся бы, наверное, любой итальянец на его месте.
Антонио тоже залился своим серебряным смехом Маленького Принца.