Колпак с бубенцами, или же Зависть. Гиперион. Падение Гипериона
Шрифт:
Последний: ты отнюдь не присносущ,
И не в тебе -- начало и конец.
От Хаоса и Тьмы рожденный Свет,
Слиянием клокочущих утроб
Зачатый для неведомых чудес,
До срока зрел -- и, вызрев, засверкал
Бессмертный Свет, и оплодотворил
Родительницу собственную, Тьму,
И оживил всеместно вещество.
И в мире объявились тот же час
Уран и Гея -- нам отец и мать;
И ты, рожденный прежь иных детей,
Волшебным
Теперь -- о правде горькой. Но горька
Она безумцам токмо! Слушать правду,
И соглашаться с ней, храня покой --
Удел царей, запомни хорошо!
Земля и Небо во сто краше крат,
Чем Тьма и Хаос, древние вожди;
Но были нам досель Земля и Твердь
Подвластны: ибо мы куда милей,
Изящней, мельче, краше -- и куда
Свободней, лучше, чище наша жизнь!
А новые владыки -- по пятам
За нами шли, рожденные от нас,
И ярче, лучше нас во столь же раз,
Во сколь мы лучше Тьмы... Но разве мы
Побеждены? О! Разве покорен
Богами Хаос? И какую месть
Лелеять может почва, что корням
Деревьев гордых скромно дарит корм,
Служа подножьем для зеленых рощ?
И древу ль ненавидеть голубка,
Поскольку тот воркует, и крыла
Расправив, может вольно упорхнуть?
Мы -- словно древеса, на чьих ветвях
Воссели днесь отнюдь не голубки,
Но златоперые орлы, гораздо
Прекрасней нас; и властвовать орлам --
По праву, ибо вечен сей закон:
Кто лучше прочих -- прочим господин.
А сих господ -- поскольку нерушим
Закон -- другие сменят племена...
Видали, сколь прекрасен Бог Морской,
Преемник мой? Узрели этот лик?
А видели крылатых жеребцов?
– -
Он создал их, и в колесницу впряг,
Под коей пенится морская гладь.
И столь чудесен божьих блеск очей,
Что я печально вымолвил: "Прощай,
Былое царство!" И сюда прибрел --
Увидеть участь братьев и сестер
Истерзанных, и поразмыслить, как
Утешить их в неслыханной беде.
Примите правду: правда -- лучший врач".
Молчали все. И то ли Океан
Их убедил, а то ли возмутил --
Возможно ли сказать наверняка?
Но было так: молчали все. Потом
Смиренная отважилась Климена
Ответить -- нет, пожаловаться лишь.
Она была застенчива, скромна,
И робкие слова слетели с губ:
"Я знаю, слов моих ничтожен вес.
Но знаю: радость прежняя ушла,
И горе наполняет нам сердца,
И там навек останется, боюсь.
Не
И речь моя не может помешать
Идущей свыше помощи Богов.
Отец! Я расскажу, чему вняла
Когда-то -- и заплакала навзрыд,
И поняла: никоих нет надежд.
На брег морской -- пустынный, тихий брег
Я вышла. Ветер веял от полей
И рощ; витали запахи цветов.
Покой и радость... Но какая грусть
Меня томила! В сердце зрел укор,
Упрек -- покою, свету и теплу.
Напева горестнейшего желал
Мой слух, просил унылых, скорбных нот.
Я раковину гулкую взяла,
В нее дохнула, словно в звонкий рог --
И замерла, бесхитростных мелодий
Не извлекая -- ибо с островка
Морского, что лежал насупротив,
Навстречь зефиру вольно полетел
Напев нездешний, полный волшебством,
Способным погубить и воскресить.
И раковина пала на песок,
И раковину залило волной,
А душу -- током золотых мелодий.
И жизнь, и смерть вмещались в каждый звук...
О, звон чистейших нотных верениц!
Так сыплется весенняя капель --
Иль жемчуг бус, когда порвется нить.
Иль -- нет! Как будто лебеди в лазурь,
За звуком звук торжественно взмывал,
И умножал гармонию окрест.
Меня томила радость, будто хворь,
И, точно хворь, брала меня тоска --
Острей, чем радость. Я руками слух
Замкнула -- но и сквозь преграду рук
Донесся нежный, музыки нежней,
Призывный голос, восклицавший: "Феб!
О юный Феб! О светозарный Феб!"
Как больно было слышать имя "Феб"!
Отец мой! Ты навряд ли ощущал
Такую боль -- и ты не ощущал,
О Крон! Молю: не надобно винить
За жалобу мой дерзостный язык".
Струилась речь пугливо: так ручей
Струится морю бурному навстречь --
И повстречает бурю, как ни кинь!
И гневно грянул, точно ярый шторм,
Громоподобный Энкеладов бас --
Глагол был каждый тяжек и свиреп,
Как разогнавшийся, ревущий вал.
Не встал Титан -- лежал, облокотясь
О камень -- в знак безмерного презренья:
"Ни горе-мудрецам, ни дуракам
Внимать не время, о гиганты-боги!
Ни гром за громом, бивший в нас, пока
Мятежник Зевс опустошал колчан,
Ни круг за кругом преисподних мук --
Не хуже, не ужасней болтовни
Бесцельной, жалкой, немощной -- срамной!
Эй, сонный сброд! Рычи, реви, лютуй!