Колымские тетради

Шаламов Варлам Тихонович

Я нищий — может быть, и так

Я нищий — может быть, и так. Стихает птичий гам, И кто-то солнце, как пятак, Швырнул к моим ногам. Шагну и солнце подниму, Но только эту медь В мою дорожную суму Мне спрятать не суметь… Светит солнце еле-еле, Зацепилось за забор, В перламутровой метели Пробиваясь из-за гор. И метель не может блеска Золотого погасить, И не может ветер резкий Разорвать метели нить. Но не то метель ночная: Черный лес и черный снег. В ней судьба твоя иная, Безрассудный человек. В двух шагах умрешь

от дома, Опрокинутый в сугроб, В мире, вовсе незнакомом, Без дорожек и без троп.

Не в картах правда, а в стихах

Не в картах правда, а в стихах Про старое и новое. Гадаю с рифмами в руках На короля трефового, Но не забуду я о том, Что дальними дорогами Ходил и я в казенный дом За горными отрогами. Слова ложатся на столе В магической случайности, И все, что вижу я во мгле, Полно необычайности.

ВЫСОКИЕ ШИРОТЫ

О песне [50]

1

Пусть по-топорному неровна И не застругана строка, Пусть неотесанные бревна Лежат обвязкою стиха, — Тепла изба моих зимовок — Одноэтажный небоскреб, Сундук неношеных обновок, Глубоко спрятанный в сугроб, Где не чужим заемным светом, А жарким углем рдеет печь, Где не сдержать ничьим запретам Разгорячившуюся речь.

50

Написано в 1956 году в Калининской области, незадолго до возвращения в Москву. Писалось очень легко — каждый день по стихотворению этого цикла. Поправки, исправления вносились тоже очень легко. Главным стихотворением этого цикла, этого собрания стихов было второе — «Пусть не душой в заветной лире, а телом тленья убегу». При окончательной подготовке именно это стихотворение было снято. «Цикл» не очень удачное слово для собрания стихотворений подобного рода, но в русском языке, как ни хвалил его Тургенев, подходящего слова нет.

Цикл «О песне» написан весной 1956 года, летом читан у Пастернака в Переделкине. Это — мой поэтический дневник того времени. Впервые напечатан в «Литературной газете» в подборке «Северные стихи».

2

И я, и ты, и встречный каждый На сердце песню бережет. А жизнь с такою жадной жаждой Освобожденья песни ждет. Та песня петь не перестала, Не потонула в вое вьюг, И струнный звон сквозь звон металла Такой же чистый сеет звук. На чьем пиру ее похмелье? Каким вином она пьяна? На новоселье в подземелье Она тайком приведена. А может быть, всего уместней Во избежание стыда И не расспрашивать о песне, И не искать ее следа.

3

Я много лет дробил каменья Не гневным ямбом, а кайлом. Я жил позором преступленья И вечной правды торжеством. Пусть не душой в заветной лире — Я телом тленья убегу В моей нетопленой квартире, На обжигающем снегу. Где над моим бессмертным телом, Что на руках несла зима, Металась вьюга в платье белом, Уже сошедшая с ума, Как деревенская кликуша, Которой вовсе невдомек, Что здесь хоронят раньше душу, Сажая тело под замок. Моя давнишняя подруга Меня не чтит за мертвеца. Она поет и пляшет — вьюга, Поет и пляшет без конца.

4

Не для анютиных ли глазок, Не для лобастых ли камней Я сочинил немало сказок По образцу Четьи-Миней? Но все, что я шептал сердечно Деревьям, скалам и реке, Все, что звучало безупречно На этом горном языке, — Псалмы, элегии и оды, Что я для них слагать привык, Не поддаются переводу На человеческий язык. Так в чем решенье той задачи, Оно совсем не в пустяках. В том, чтоб тетрадь тряслась от плача В любых натруженных руках. И

чтоб любитель просвещенья, Знаток глазастого стиха, Ценил узорное тисненье Зеленой кожи лопуха. И чтоб лицо бросала в краску От возмущенья и стыда Земная горечь русской сказки Среди беспамятного льда.

5

Весною все кричало, пело, Река гремела возле скал, И торопливо, неумело В подлеске ландыш зацветал. Но день за днем одно ненастье, И редкий, жгучий солнца луч Как ослепительное счастье Порой выглядывал из туч. За эти солнечные нити Цветок цеплялся как слепой И лез туда в поток событий, Готовый жертвовать собой. И кое-как листы расправя, И солнцу выйдя на поклон, О славе думать был не вправе, О слове вольном думал он.

6

Так где же песня в самом деле? Немало стоило труда, Чтоб разметать слова в метели, Их завалить кусками льда. Но песня петь не перестала Про чью-то боль, про чью-то честь. У ней и мужества достало Мученья славе предпочесть. Она звучит в едином хоре Зверей, растений, облаков. Ей вторит Берингово море — Стихия вовсе не стихов. И на ветру скрипят ворота Раскрепощенных городов, И песня выйдет из болота И доберется до садов. Пусть сапоги в грязи и глине, Она уверенно идет. И рот ее в лесной малине, Сведенный судорогой рот. Она оранжевою пылью Покрыта с ног до головы, Она стоит таежной былью Перед заставами Москвы. Она свои расскажет сказки, Она такое пропоет, Что без профессорской указки Едва ли школьник разберет. И ей не нужно хрестоматий — Ей нужны уши и сердца И тот, дрожащий над кроватью, Огонь лучинного светца, Чтоб в рукописной смутной строчке Открыть укрывшуюся суть И не искать ближайшей точки, А — до рассвета не уснуть.

Ни шагу обратно! Ни шагу!

Ни шагу обратно! Ни шагу! Приглушены сердца толчки. И снег шелестит, как бумага, Разорванная в клочки. Сухой, вездесущий, летучий, Он бьет меня по щекам, И слишком пощечины жгучи, Чтоб их отнести к пустякам…

Плавка

Пускай всем жаром изложенья Течет в изложницы металл — Стихов бесшумного движенья Тысячеградусный накал. Пускай с самим собою в споре Так много тратится труда — Руда, в которой примесь горя, Не очень плавкая руда. Но я ее засыплю в строки, Чтоб раскалилась добела, Чтоб из огня густым потоком Жизнь в формы слова потекла. И пусть в той дерзостной отливке Смиренье стали огневой Хранит твоих речей отрывки И затаенный голос твой. Ты — как закваска детской сказки В земной квартирной суетне, Где страсть совсем не для острастки Дается жизнью нынче мне.

Бумага

Под жестким сапогом Ты захрустишь, как снег, Ты пискнешь, как птенец. Но думать о другом Не может человек, Когда он не мертвец. Напрасно со стола Упала, шелестя, Как будто слабый стон Сдержать ты не могла, И падаешь, грустя, На каменный балкон…

Пень [51]

51

Стихотворение написано в 1956 году в поселке Туркмен Калининской области. Входит в «Колымские тетради». Вполне в духе моей поэтики.